Улети на небо

Штаб генерала Жанена был полон разномастными людьми, все разговаривали на повышенных тонах. Большевики продолжали давить на Политцентр, угрожая репрессиями, эсеры и меньшевики, краснея, бледнея и отводя глаза, требовали у Жанена и Сырового выдачи адмирала и золотого запаса, те же, в свою очередь, просили гарантий. В итоге позорная сделка была заключена. Напоследок Жанен просил Сырового передать Колчака только после отъезда союзных миссий, что Сыровой и исполнил: 14 января Жанен покинул Иркутск, 15-го адмирал был передан Политцентру.

Глубокой ночью на иркутский вокзал прибыл заместитель командующего войсками Политцентра Нестеров в сопровождении конвоя рабоче-крестьянских дружин и чешского поручика Штепанека. Нестеров, Штепанек и несколько человек сопровождающих поднялись в вагон адмирала. В просторном вагоне, уставленном салонной мебелью, сидел на кожаном диване Колчак, рядом — его подруга Тимирева, поодаль — премьер-министр Пепеляев и несколько офицеров. Штепанек, смущенно покашляв в кулак, на очень искаженном русском языке объявил адмиралу, что согласно приказу генерала Жанена он передается местным властям.

Последние слова поручика увязли в страшной зловещей тишине.

Адмирал молчал.

Молчали офицеры.

Молчал рабочий конвой.

«Ночь только началась, — в отчаянии сказал Колчак, вставая, — и петух не пропел еще трижды! Так вот же она, цена обещаний генерала Жанена!»

Все в страхе смотрели на адмирала.

Штепанек пробормотал: «Собирайтесь…» — и стыдливо опустил глаза в пол.

Через несколько минут на железнодорожные пути вывели адмирала и премьера Пепеляева; подруга Колчака также вышла, изъявив желание следовать за арестованными, офицеры остались в вагоне.

Спустя несколько дней Политцентр уступил власть в городе большевикам. Иркутский Военно-революционный комитет незамедлительно начал лихорадочную деятельность, ибо к городу подходили армии Войцеховского, а председатель Сибревкома Смирнов получил секретную телеграмму, которая недвусмысленно намекала на необходимость безотлагательных решений. Телеграмма гласила: «Не распространяйте никаких вестей о Колчаке, не печатайте ровно ничего, а после занятия нами Иркутска пришлите строго официальную телеграмму с разъяснением, что местные власти до нашего прихода поступали так и так под влиянием угрозы Каппеля и опасности белогвардейских заговоров в Иркутске. Беретесь ли сделать архи-надежно? Ленин».

Войцеховский, между тем, приближался к Иркутску, планируя атаковать город и освободить адмирала.

По всем направлениям измученные сотнями верст боевых путей, голодные, обмороженные и плохо вооруженные белые армии теснили неприятеля, сметая их с позиций и выбивая из укрепрайонов.

В тридцати верстах от Нижнеудинска каппелевцев ждали красные заслоны, которые намеревались отбросить белые соединения в тайгу и зажать их в тиски с помощью партизанов Щетинкина, которые преследовали отступающих. Однако белые гвардейцы в ярости ринулись на вражеские пулеметы; почти не имея боеприпасов, они примкнули заледеневшие штыки и без выстрелов, в злобном молчании пошли на врага. Большевики отступили в глубь города, но каппелевцы на волнах своей ненависти ворвались следом и пропололи улицы штыками до самых дальних окраин.

У станции Зима вблизи деревни Ухтуй Воткинская дивизия при поддержке енисейских и оренбуржских казаков превратила в кровавое месиво четырехтысячный сводный отряд иркутского Совета, после яростного натиска белых побросавшего винтовки, пулеметы и орудия, оставившего раненых и бежавшего на восток.

В Иркутске началась паника. Красные поняли, что остановить эту обезумевшую от ярости заледеневшую массу, этот остервенелый, ощерившийся тысячами окровавленных штыков железный поток — невозможно.

От Зимы до Иркутска оставалось семь суток ходу.

Всю неделю большевики лихорадочно укрепляли район и готовили эвакуацию; ставка была перенесена на Верхоленский тракт, а по правому берегу Ангары встали хорошо вооруженные отряды. На улицах города возводились баррикады, в окнах высоких зданий ставились пулеметы, окраины покрылись рядами снежных валов, политых водой.

Одновременно Иркутск захлестнула волна неразборчивого террора. Каждый, кто вызывал малейшее подозрение, арестовывался, многих незамедлительно ставили к стенке. Офицеров вычисляли по внешнему виду, по выправке, по рукам; достаточно было иметь тонкие и чистые пальцы, чтобы угодить в камеру городской тюрьмы или тут же, на месте, получить пулю в лицо.

Со станции Черемхово каппелевцы наступали тремя колоннами и, подойдя к предместьям Иркутска, в течение трех суток яростно сражались, пытаясь проложить себе дорогу к красной столице.

От Иннокентьевской, занятой накануне, до цели оставалось не более семи верст. Город висел на волоске.

Войцеховский выдвинул ультиматум, требуя немедленного освобождения адмирала и выплаты огромной контрибуции.