Уличная красотка

Сосед Антоныч жил пока, собой не донимал.
Под солнцем место — девять метров
в коммуналке.
Костыль под левую с утра, в пальто —
и похромал.
Соседи звали за глаза: «зипун на палке».

А к ночи тихо — щелк замком,

Пахнёт в прихожей табаком,
Вздохнет на панцирной — и в храп
До самого утра.

Где ногу потерял старик — бог весть.

Бог весть еще какие раны есть.
И воевал — не воевал,
Никто вопрос не задавал.

Так жил и обрастал смешно щетиной

и быльем.
По мелочам ко мне, случалось, обращался:
— Такое дело, Александр, ссуди до пенсии
рублем,
Через неделю возвращу, как обещался.

Он мог бы мне не возвращать —

Я был готов ему прощать.
Он бедно жил, он тихо пил,
И я б не то ему простил.
Родных его никто не знал и не узнал бы
впредь.
Полсотни пенсии — вот все, что слала почта.
Он до последней не дожил три дня, и вышло
умереть.
Соседи видели из скважины замочной.

И вот на кухне у кастрюль,

Где чистят лук, где парят тюль,
Где только знали, что бранить,
Собранье: как похоронить?

Куда весь хлам его девать, куда?

Кто завтра въедет проживать? (беда!)
И есть ли кто-то из родни? —
Вот и хоронят пусть они!

Так день прошел и — вот те на! — вприпрыг

и семеня,
Бочком в прихожую, прикашливая скорбно,
По одному, по два, по три, как с неба грянула
родня,
Так ненавязчиво и по-собачьи сворно.

И здесь же (не из хвастовства!)

Склоняли степени родства,
Сыскался даже брат родной
С сынком и первою женой.

Составлен перечень, где скарб наперечет.

(А то, не дай бог, что к соседям утечет!)
И по согласию сторон:
Дележка — после похорон.
А через день еще старик в последний слег
приют,
Вороны справили поминки сиплым карком.
На стены новые жильцы известку
с дихлофосом льют
И сокрушаются: «Ах, как полы зашаркал!..»

На дверь — табличка, новый шрифт,

Последний стул запихан в лифт,
Родным гора как будто с плеч,
Острят над поводом для встреч.

Машина «Мебель» у подъезда тарахтит,

А женка брату: «Мебелишка-то не ахти…»
Галдит-гадает детвора:
— Кто переехал со двора?
1985 год

Рояль