Улика

— Извини. Я прошу прощения. Я знаю, я бываю груба.

— Мне наплевать, Эбони. Просто прибавь оборотов. Она одарила меня ледяной улыбкой.

— Присядь, пожалуйста, будь так добра.

Я села.

— Хочешь мартини? — Она пристроила зажженную сигарету в пепельницу и отворила дверцу небольшой холодильной камеры, вмонтированной прямо в столик. Она достала оттуда охлажденный стакан и баночку консервированных зеленых оливок, а также бутылку джина. Никакого вермута не было видно. Ногти у нее были такие длинные, что уж непременно должны были быть искусственными, но зато могли вытаскивать оливки из банки, не замочив пальцев.

Она запустила туда ярко-красный ноготь и начала цеплять оливки и вытаскивать их наружу. Я смотрела, как блестят ее глаза, когда она наливала джин, и поняла, что жажда мучит ее давно.

Она протянула мне стакан.

— Что там произошло у тебя с Лансом?

— А зачем тебе это нужно знать?

— Потому что интересно. Все, что касается его, касается и компании. Я хочу знать, что происходит.

Она снова взяла свою сигарету и глубоко затянулась. Я видела, что никотин и алкоголь успокаивают в ней какую-то глубокую тревогу.

— Он осведомлен так же хорошо, как и я. Почему бы тебе не спросить у него?

— Ну, я думала, ты можешь сказать мне, если ты уж здесь.

— Не уверена, что это хорошая идея. Мне кажется, он считает, что ты в этом участвуешь.

Она снова улыбнулась, но без особенной радости.

— В этой семье я ни в чем не участвую. А жаль.

Я почувствовала прилив нетерпения. Я сказала:

— Господи, давай не будем фехтовать словами. Терпеть не могу, когда ведутся такие разговоры. Предлагаю тебе сделку. Меня кто-то подставил, и мне это весьма не по душе. Понятия не имею, зачем им это понадобилось, да мне и наплевать, но тем не менее я собираюсь выяснить, кто это. В настоящее время я работаю на самое себя, то есть единственный клиент, перед которым я обязана отчитываться, это я сама. Если тебе нужна информация, найми частного детектива.

Ее лицо стало жестким, словно гипсовая маска. Я думаю, если бы я попыталась дотронуться до нее рукой, ее кожа была бы ледяной.

— Я надеялась, ты будешь вести себя разумно.

— Чего ради? Я не знаю, что происходит, а то, что я вижу, мне пока что не нравится. Насколько я могу догадываться, за всем этим стоишь ты или же ты в любом случае знаешь, кто это устроил.

— Следи за тем, что ты говоришь.

— С чего это? Я на тебя не работаю.

— Я провела небольшое расследование. Я вижу, ты обижаешься.

Она погасила наполовину недокуренную сигарету.

Она была права. Я была в ярости и не совсем уверена почему. Я глубоко вздохнула и попыталась успокоиться. Не ради нее, но ради себя. Попробуем начать с начала.

— Ты права, я немножко нервничаю. Я не думала, что меня это так взбесит, но фактически так и произошло. Каким-то образом я оказалась втянута в ваши семейные дела, и это не совсем соответствует моим планам.

— Почему ты думаешь, что это семейные дела? Что, если это кто-то со стороны?

— Например?

— У нас, как и у всех остальных, есть конкуренты.

Она отпила свой мартини, и я почти почувствовала, как вкус его разлился у нее по небу и языку. У нее было узкое лицо и тонкие черты. Кожа безупречная, совсем без морщин, что делало ее похожей на дорогую куклу. Либо она уже делала подтяжку, либо же научилась не поддаваться чувствам, которые оставляют многозначительные отметины на лице. Трудно было представить, что они с Эш сестры. Эш была такая земная, открытая, всегда в хорошем настроении, щедрая, добродушная, с ней всегда было легко. Эбони, тонкая как хлыст, вся состояла из острых углов — равнодушная, всегда владеющая собой, надменная. «Возможно,— подумала я,— что различия между ними были частично связаны с их положением в семейном созвездии». Эбони была старшей дочерью, Эш — младшей. Видимо, Вуд и Хелен ожидали от своего первого ребенка полного совершенства. К тому времени, когда они добрались до Эш, не говоря уже о Бассе, они, должно быть, давно уже отказались от каких бы то ни было надежд.

Эбони дотронулась до оливки у себя в стакане и перевернула ее. Она запустила ноготь в стакан, вытащила оливку и положила зеленый шарик себе на язык. Ее губы сомкнулись вокруг пальца, и я услышала легкое чмоканье. Жест был совершенно неприличным, и я подумала, уж не спускается ли она со своих высот ко мне на землю.

Она сказала:

— Не думаю, что ты скажешь мне, чего от тебя хотела мама.

Я почувствовала, что снова завожусь.

— А вы что, ребята, не разговариваете между собой? Она пригласила меня к чаю. Мы поболтали о старых временах. Не собираюсь тебе тут все выкладывать. Если ты хочешь знать, о чем мы говорили, спроси у нее. Когда я выясню, что все-таки происходит, я буду просто счастлива вывалить все это тебе в передник. В настоящий момент с моей стороны было бы просто глупо рассказывать то, что я знаю, всем вокруг.

Эбони откровенно развлекалась. Уголки ее губ поползли вверх.

Я остановилась на полуслове.

— У тебя что, нервный тик?

Она рассмеялась.

— Извини, я не хотела тебя обидеть. Просто ты всегда была именно такой. Это твоя натура. Ты была такая вспыльчивая и так бросалась на собственную защиту.