Улики против улик

— До сих пор только тебя мне для ровного счёта не хватало, и вот, пожалуйста, припожаловал! Слыхал, слыхал я, как же, дали тебе в пыли повозиться, я тогда же и сказал себе: «Вот ещё один клиент, который пока что тебя обходил стороной». Вы мои мозги пользуете как электронно-счётную машину. «Опушка», говоришь… Делать мне больше нечего, как хранить всю эту муть, можно подумать, тут редкий концерт Петра Лещенко записан. Какой-то старикан умер то ли от морфия, то ли от лекарства в пансионате, другой — повесился, чтобы его не арестовали. Так, кажется? На вот, получай свою «Опушку», и чтоб я тебя здесь в течение квартала не видел! Придержи благодарности для другого случая. Сейчас запоёшь про «идеальный порядок, который у вас здесь царит» или станешь расписывать мою проницательность. Угадал? Сто раз на дню одно и то же слышу. Привет и наилучшие пожелания! Ладно, ладно, договорились!

Буров, обрадованный, с видеокассетой в руке, подталкиваемый любопытством, в три прыжка преодолел лестницу. Лере тоже не терпелось поскорее услышать запись. Они торопливо поставили кассету и включили видеомагнитофон. Удача! Плёнка сохранила ту часть допроса, которая особенно интересовала Бурова.

У Рубцова был мягкий баритон, слова он произносил медленно и даже когда отбивался, то не повышал голоса. Недоверие, сквозившее в его словах, на слух воспринималось ещё более отчётливо. Особое внимание Буров обратил на две реплики, точнее, на то, как они были произнесены. Одна из них касалась морфия. Не заметно было, чтобы Рубцова удивил этот вопрос. Он отвечал без запинки, решительно, с оттенком горькой иронии. Да, мол, знаю, что ксенородон — препарат для морфиевой блокады, а вот принимал ли Ларичев морфий — не знаю. Не похоже на него. В ответе на вопрос о ревизии Буров уловил поспешность, плохо скрываемое беспокойство. Интересным было и то место, где Рубцов, с недовольным лицом, поправлял следователя, который, формулируя вопрос, использовал показания уборщицы о том, что около шести часов утра она видела бухгалтера в окне комнаты Ларичева. Дважды просмотрев это место, Буров остановил кассету.

— Ну вот… — прошептала Лера под впечатлением голоса своего отчима. — Ясно видно, что вопросы начинают досаждать ему, я бы сказала, он чувствует себя загнанным. Конечно, здесь не только боязнь быть обвинённым, — он что-то скрывает.

— Он ждал этих вопросов.

— Он ждал, что его обвинят, — поправила девушка.

— Нет, именно вопросов. Вспомните, когда сестра-хозяйка вошла в комнату к Рубцову, чтобы сообщить ему о смерти приятеля, то застала его одетым, бодрствующим, встревоженным…

— Что вы хотите сказать? — забеспокоилась Лера.

— Не говорит ли это о том, что Рубцов уже знал о смерти Ларичева? И ждал с минуты на минуту стука в дверь?

— Согласна… — невольно признала Лера. — Если заявление сестры-хозяйки соответствует действительности, как и показания о том, что отец находился в комнате Ларичева ранним утром, то он, конечно, знал, что Ларичев умер. Но сам по себе этот факт ещё ни в чём его не уличает.

— Да, в убийстве не уличает, — уточнил Буров, — а в недобросовестности — вполне. А также во лжи и в даче ложных показаний. Ваш отчим солгал, сказав, что не был утром в комнате Ларичева, солгал, видимо, и когда якобы не знал, чего недостает в портфеле бухгалтера, а ещё он лгал, утверждая, будто они не говорили о ревизии в главке. Просто немыслимо, чтобы два друга, коллеги, и не затронули хотя бы мимоходом такой важный вопрос. Они же столько времени провели вместе, и что же? Рубцов не спросил хотя бы, как идут дела? Короче — упорство, с которым ваш отчим отказывается отвечать по существу даже на такой невинный вопрос, доказывает, что он многое скрывает. Пометьте себе, — продолжал Буров сухо, служебным тоном, пытаясь заставить этим Леру думать более объективно. — Первое: почему Рубцов скрывает предмет своего разговора с Ларичевым? Второе: что заставляет его держать в тайне свой утренний визит в комнату друга?

— Но он же ясно сказал, что хочет обезопасить себя! — с жаром воскликнула девушка.

— Обезопасить себя от чего? Или от кого? У следователя нет в руках конкретных вещественных доказательств, чтобы обвинить его, да он ни в чём и не обвиняет Рубцова. Следователь располагает только набором отдельных фактов. Видимо, Рубцов знает больше, чем говорит, и боится, что рано или поздно всё выйдет наружу. Иначе как можно объяснить, почему он так неистово отвергает протягиваемую ему руку помощи и не отвечает на самые элементарные вопросы?

— Так может поступать невиновный человек, охваченный паникой.

— Или, наоборот, виновный, который, чтобы не запутаться окончательно, отвечает только отрицательно, — развил Буров громкое заявление Леры.

Поморщившись, девушка занесла вопросы в блокнот, повторив их вслух тоном, полным иронии, и ушла, а Буров, отодвинув видик, повернулся к диктофону и снова нажал кнопку. Следующей была запись показаний жены Ларичева.

Допрос Ксении Ларичевой