Улисс

– Во втором экипаже,– сказали влажные губы мисс Даус, подсмеиваясь на солнце.– Сюда смотрит. Думает посмотрю я, или нет.

Она метнулась, бронза, к другому краю, притиснув лицо к стеклу в ореоле учащённого дыхания.

Ее влажные губы подхихикнули:

– Готов, оглянулся.– Она засмеялась.

– О, несчастный! Ну, разве не идиоты эти мужчины?

С печалью.

Мисс Кеннеди отошла печально из яркого света, закладывая прядку волос за ухо.

Отходя опечаленно, уже не золото, она подвернула, заложила волосы. С печалью заложила она, отходя, золотую прядку за завиток уха.

– Им-то всё удовольствие,– печально сказала она потом.

Мужчина.

Цветорый шёлмимо мимо Моланговых труб, неся на груди услады греха от букиниста Вайна, неся в памяти сладость греховных слов, мимо пыльной мятой вывески Кэролла, для Рауля.

Коридорный к ним, к ним в бар, к ним, бармен-девам, пришел. Для них, сам открыв себе, он бухнул на стойку свой поднос болтливого фарфора.

И:

– Вот вам ваши чаи,– сказал он.

Мисс Кеннеди манерно переместила чайный поднос вниз на перевёрнутый плетеный короб, с глаз долой, пониже.

– Ну, чё там?– топотливый коридорный безманерно спросил.

– Поди узнай,– отрезала мисс Даус, оставляя свой смотровой пункт.

– Твой хахаль, небось?

И гордо бронза ответила:

– Я пожалуюсь на тебя м-с де Мэсси, если услышу ещё хоть одну из твоих развязных скабрезностей.

– Разряснсн снснтсноридорыло зашмыгало грубо, отходя, когда пригрозила, как и пришёл.

Цвет.

На цветок свой прихмурясь, мисс Даус сказала:

– Этот сосунок просто несносен. Если не образумится, я ему ухо выкручу на ярд, и не меньше.

Аристократично, в изысканном контрасте.

– Не обращай внимания,– мисс Кеннеди ей в ответ.

Она налила чай в чайную чашку, потом обратно в чайник, чай. Они погрузились за утёс своей стойки, ожидая на табуреточках у перевёрнутых коробов, ожидая пока чай настоится. Ощупали свои блузки, обе из чёрного атласа, два и девять за ярд, ожидая пока настоится чай, и по два и семь.

Да, бронза вблизи, возле золота издалёка, слышали сталь сблизи, звон копыт издалека, и слышали копыт сталь, копыт звон, стали звяк.

– Я не слишком ужасно сгорела на солнце?

Мисс Бронза разблузила свою шею.

– Нет,– сказала мисс Кеннеди.– Краснота сойдёт, останется только загар. Ты не пробовала боракс с вишнёво-лавровой водой?

Мисс Даус привстала увидеть свою кожу, искоса, в барзеркале золочёнобуквенном, где рейнское и бокалы для кларенса поблескивали, и, между ними, морская раковина.

– И то же самое с моими руками,– сказала она.

– Попробуй ещё глицерином,– мисс Кеннеди посоветовала.

Прощально взглянув на свою шею и руки, мисс Даус:

– От всего этого только прыщи,– ответила, вновь садясь.– Я спрашивала у того пенька в аптеке Бойда что-нибудь для моей кожи.

Мисс Кеннеди, разливая, теперь уж настоявшийся, чай, поморщилась и взмолилась:

– Не вспоминай мне про него ради всего святого!

– Но подожди, что я тебе расскажу-то,– мисс Даус упрашивала.

В усладный час мисс Кеннеди, подлив молока, заткнула оба уха мизинцами.

– Нет, не надо!– она вскричала.

– Я не слушаю,– вскричала она.

Но Цвейт?

Мисс Даус прокряхтела гундосым голосом пенька:

– Для вашей кого?– говорит он.

Мисс Кеннеди ототкнула свои уши: слышать, говорить; но сказала, но взмолилась опять:

– Не напоминай мне о нём, а то кончусь. Жуткий старикашка! Тот вечер в Старом Концертном зале!

Она схлебнула брезгливо свой настой, горячий чай, глоточек, прихлебнула сладкий чаёк.

– Во такой он был,– мисс Даус сказала, взведя на три четверти бронзу своей головы, топорща крылья носа.

Хуфа! Хуфа!

Пронзительный смеха взвизг у мисс Кеннеди вырвался из горла. Мисс Даус хуфала и отсапывалась через ноздри, что трепыхались, рязрястнстн, как бы вынюхивая.

– О!– воплем взвопила мисс Кеннеди.– Разве можно забыть его выпяливший глаз!

Мисс Даус всколоколилась глубоким бронзовым смехом, крича:

– Да ещё и твой глаз!

Цвечей тёмный глаз прочёл имя Аарона Фигснора. Почему я всегда думал Фигсбор? Сбор фиг думал я. И гугенотское имя Проспера Лорэ. По блаженным девам Басси прошлись Цвейта тёмные глаза. Голубоодеянная, снизу белое, приди ко мне. Верят, что она божество или богиня. Там они сегодня. Не высмотрел. Тот ещё заговорил. Студент. Потом с сыном Дедалуса. Может быть Малиган. Все девственницы в комедиях. На что и ловятся эти сластолюбцы: её белое.

Прошлись его глаза. Услады греха. Сладки те услады. Греха.

В хохотном перезвоне молодые златобронзовые голоса смешались, Даус с Кеннеди, твой глаз тоже. Они запрокидывали юные головы, бронза расхохота, дать вольнолёт их смеху, до писка, твой тоже, сигналам друг другу, высоким пронзительным взвизгам.

Ах, отдуваясь, вздыхая. Вздыхая, ах, истощившись, их веселье утихомирилось.

Мисс Кеннеди пригубила свою чашку вновь, приподняв, отпила глоточек и дохохотнула. Мисс Даус нагнувшись вновь над чайным подносом, встопорщила вновь свой нос и выкатила уморно напученные глаза. Вновь Кеннехихи, склоняя свою белокурую башенку волос, склоняя, свой черепаший гребень на затылке показывая, выпырснула изо рта свой чай, захлебываясь чаем и смехом, кашляя придушенно, крича: