Улисс

Он улыбнулся чаеомытым губам бронзы, внимающим губам и глазам.

– Ирландская elite заглядывала ему в рот. Дородный книгочей, Хью МакХью, наиодареннейший писака и редактор Дублина, и тот юнец менестрель с дикого непросыхающего запада, известный под благозвучным прозвищем О'Меден Берк.

После паузы м-р Дедалус поднял свой грог и:

– Представляю, какая там была пошлятина,– сказал он.– Ясно.

Ему ясно. Он выпил.

Устремив взор на далёкое утро в горах. Опустил стакан.

Посмотрев в направленьи дверей салуна.

– Я смотрю вы переставили рояль.

– Сегодня настройщик приходил,– сказала мисс Даус,– настроить к концерту с выпивкой, и я ещё никогда не слыхала такого изысканного пианиста.

– Да ну?

– Разве нет, мисс Кеннеди? Настоящая классика, знаете. И к тому же слепой, бедняга. И двадцати, я уверена, ещё нет.

– Да, ну?– сказал м-р Дедалус.

Он допил и отбрёл.

– Так грустно смотреть на его лицо, – посочувствовала мисс Даус.

Прокляни тебя Господь, сучий выблядок.

Печали её поддинькнул колокольчик едока. В дверь из обеденного зала подошёл лысый Пэт, подошёл всполошённый Пэт, подошёл Пэт, официант из Ормонд-бара. Пиво для обедаюшего. Пиво без резвости она налила.

Нетерпеливясь, Лениен ожидал когда Бойлан, нетерпеливясь, когда призвякает коляской ухарь-парень.

Подняв крышку он (кто?) заглянул в гроб (гроб?) на косой трехсторонник (рояль!) струн. Он нажал (тот самый, что жал её руку умильно), слегка педалируя, тройку клавиш: посмотреть подход войлоковых толстот, услыхать приглушенные удары молоточков.

Два листа глянцевой плотной бумаги, экономятся два конверта, недаром у Виздома Хелиса меня прозвали мудрый Цвейт, у Дейла Генри Цветсон купил. Ты несчастлив в своем доме? Цветок мне в утешение, и булавку – смотри не уколись. Что-то означает, язык цветов. Фиалка это что? Невинность это. Порядочная девушка встречается после мессы. Спасибочки, очень нада. Цвейт озирал плакат на двери, покачиваясь, русалка курит меж красивых волн. Курят и русалки, самые душистые затяжки. Волосы вьются любострастно. Для кого-то из мужчин. Для Рауля.

Он глянул и увидал вдалеке, на Эссекском мосту, залихватскую шляпу катящую на одноосной коляске. Опять. Третий раз. Совпадение.

Звякая на мягких резинах, колесила она от моста к Ормонд-пристани. Упредить. Рвани. Только быстро. В четыре. Уже скоро. Ещё успею.

– Два пенса, сэр,– осмелилась сказать продавщица.

– Ах, да.. я забылся.. извините…

И четыре. В четыре она. Победительно она Цвеизмученному улыбнулась. Цве-таки пойду. Сле обеда. Думаешь ты один такой на свете? Она готова с каждым. Для мужчин.

В дремотной тиши склонялась злато над своей страницей.

Из салуна зов донёсся долго неумолчный. Это камертон настройщика, который он забыл, он сейчас ударил. Зов вновь. Это он теперь вскинут, это он теперь пульсирует. Слышишь? Бьется чисто, чище, мягко, мягче, его звукогудная развилка. Длясь в замирающем зове.

Пэт дал деньги за бутылку шипучего: и, над подносом на колесиках и бутылкой шипучего, перед уходом, пошептался он, лысый и всполошённый, с мисс Даус.

– Померкли звезды в вышине…

Бессловесная песня пропела изнутри, выпевая:

– … утро настает.

Пригоршня птахонот отщебетнулась яркой трелью под чуткими руками. Ярко клавиши все взблескивая, связно, арфаккордно, воззвали к голосу запеть мелодию рассвета, юности, расстающейся любви, утра жизни, любви..

– Жемчужная роса…

Губы Лениена над стойкой шушукнули тихим приманным присвистом.

– Ну, взгляни на меня,– сказал он роза Рима.

Звяк приколесил к бордюру и стих.

Она поднялась и закрыла своё чтение, роза Рима. Рассерженое забытье, роза в грёзах.

– Она сама низко пала или её пихнули?– спросил он у неё.

Она ответила уничтожительно.

– Не задавайте вопросов, так и лжи не услышите.

Как леди, так по-ледивски.

Ухарь Бойлановы шикарные коричневые туфли поскрипывали по полу бара, где ступали. Да, злато вблизи, бронза издали, Лениен услышал и узнал, и приветствовал его:

– Гля, грядет, герой-победитель.

Меж коляской и витриной устало шагая, шёл Цвейт, непобеждённый герой. Может меня увидеть. Сиденье: на нём он сидел: тёплое. Чёрный усталый кот подходил к правоведческой сумке Ричи Гулдинга, вскинутой в приветствии.

– и от тебя я…

– Я слышал ты где-то в этих краях,– сказал Ухарь Бойлан. Он коснулся в честь светлой мисс Кеннеди края своей набекрененной соломы. Она улыбнулась к нему. Но сестра бронза переулыбила её, охорашивая перед ним свои более богатые волосы, грудь и розу.

Бойлан сделал заказ.

– Что тебе? Стакан горького? Стакан горького, пожалуйста, а мне терновый ликёр. Телеграмма пришла?

Нет ещё. В четыре он. Все сказали четыре.

Коуливы красные лопоухи и адамово яблоко у дверей оффиса шерифа. Увильну. Как раз Гулдинг подвернулся. Чего ему надо в Ормонде? Коляска ждёт. Выждем.

Привет. Далеко это? Чего-нибудь поесть. Я как раз тоже. Тут. Что, Ормонд? Самый стоящий в Дублине. Да, ну? Обеденный зал. Засесть там. Видеть и остаться незамеченным. Пожалуй, составлю тебе. Идём. Ричи пошёл впереди. Цвейт последовал за портфелем. Княжий пир.