Улисс

Достовернейший факт. Как Волтер Бэпти утратил свой голос. А случилось, сэр, что муж схватил его за горло. Подлец, сказал он, про любовь ты уже отпелся. А как пел, сэр Том. Боб Коули плёл. От теноров женщины без. Коули отставил. Ах, теперь ему слышно, когда поднёс к своему уху. Услышь! Он слышит! Чудесно. Она приставила к своему и сквозь рассыпчатое светлобледное золото вскользнул тот. Услышать.

Тук. Цвейт через дверь бара видел как приставлялась раковина к их ушам. Он слышал тише, чем слышали они, каждый за себя, потом каждая за другого, слышавшего шум волн, гулкий, безгласый плеск.

Бронза подле утомленного злата, сблизи отдалённо, они слушали.

Её ухо тоже ведь раковинка, вон мочка проглядывает. Отдыхала на море. Девушка на пляже. Кожа загорела докрасна. Чтоб загар был коричневатым надо сперва смазаться кольдкремом. Гренок с маслом. О, и не забыть тот лосьён. У неё прыщик у рта. Нехитрая причёска. Волосы заплетаются: ракушки с водорослями. Зачем они прячут свои уши под водоросли волос? А турчанки свои рты, зачем? Пещерка. Посторонним вход запрещён. Входить только по делу.

А море, которое, как им кажется, они слушают. Напев. Галдеж. Кровь тоже. Случается ещё, вода попадёт в уши. Ладно, допустим это море. Корпускуловы острова.

И вправду чудесно. Так отчётливо. Ещё-ка. Джордж Лидвел подержал его шелестанье, слушая: потом отложил, мягко.

– Так о чём говорят буйные волны?– спросил он её, улыбаясь.

Чарующе, волнующе и не отвечая, Лидия Лидвелу улыбнулась.

Тук.

Мимо заведения Ларри О'Рука, возле Ларри, лысого Ларри О', Бойлан накренился, Бойлан свернул.

От покинутой раковины мисс Мина скользнула к бокалу её ожидающему. Нет, она не так уж была одинока, задорно поведала головка мисс Даус м-ру Лидвелу. Прогулки под луной вдоль моря. Нет, не одна. С кем? Она светски ответила: с другом-джентельменом.

Боба Коули мельтешливые в трелях пальцы заиграли вновь. Домовладелец аббату. Недолго. Длинный Джон. Большой Бен. Легко наигрывал он светлый хрусталезвонный менуэт, для гуляющих дам, задорно улыбчивых, и для их кавалеров, дружков-джентельменов. Один: раз, раз, раз: два, раз, три, четыре.

Море, ветер, листва, гром, хляби, коровы мукающие, рынок скота, петухи, куры не поют, змеи шшшшии. Музыка во всём. Дверь у Ратледжа выскрипывает рии. Нет, это шумы. Менуэт из ДОНА ДЖИОВАННИ играет он теперь. Придворные наряды всевозможных видов в покоях замка танцуют. Нищета. Крестьяне снаружи. Зелёные изголодалые лица, обгладывают листья щавеля. Такая красотища. Гляди: глянь, глянь, глянь, глянь, глянь: погляди на нас.

Радость так и ощущается. Я никогда не писал такого. Почему? Моя радость в другом. Но и то, и то – радость. Да, тут должна быть радость. Сам уже факт музыки показывает, что ты. Часто казалось она чем-то расстроена, пока вдруг не запоёт. Тогда ясно.

Чемодан М'Коя. Моя жена и твоя жена. Писклявая кошка. Словно шёлк раздирают. А как заговорит, будто ремни ляскают. Не тянут они на такой диапазон, как у мужчин. И в голосе у них прогал. Наполни меня. Я тепла, темна, раскрыта. Молли в quis est homo: Меркаданте. Я ухом прижался к стене услышать. Требуется женщина по доставке товаров.

Динь звяк придинькал смолк. Дендиво коричневые туфли денди Бойлана в носках с орнаментом небесной сини легко ступили наземь.

О, глянь – вот мы какие! Камерная музыка. На этом можно б скаламбурить. Эта музыка мне часто приходит на ум, когда она садится на. Всё дело в акустике. Журчание. В порожних посудинах всего шумнее. Из-за акустики, резонанс меняется в соответствии, как вес воды равен закону падения воды. Как те рапсодии Листа, венгра цыганоглазого. Жемчуг. Капли. Дождь. Тинь тилинь тень тень тань тань.

Сиссс. Сейчас. Наверно, сейчас. В эту минуту.

Некто постучался в дверь, протарабанил стуком, и тем отбросил он Поля де Кока, стуком громким, стуком гордым, как карракарракарра петушок.

Коккок.

Тук.

– Qui slegno, Бен?– сказал отец Коули.

– Нет, Бен,– взмолился Том Кернан,–сТРИЖЕНОГО ПАРНЯ. Нашу родную, дорийскую!

– Ага, сделай, Бен,– сказал м-р Дедалус.– Для добрых и честных людей.

– Сделай, сделай,– заумоляли они как один.

Пойду. Вот Пэт обратно. Иди. Идёт не задержался. Ко мне. Сколько?

– Какая тональность? Шесть чистых?

– Чистый фа-мажор,– сказал Бен Доллард.

Растопыренные кисти Боба Коули вкогтились в чёрные гулкозвучные аккорды.

Пора идти, князь Цвейт сказал князю Ричи. Нет, сказал Ричи. Да, пора. Где-то перепало. У него загульный вечер. Сколько? Зритслышит губоречь. Один и девять.

Пенни тебе. Вот. Дал ему двупенсовик на чай. Глухой, замотанный. Но может у него жена, семья, ждут, поджидают, когда Пэтик придёт домой. Хи хии хии хии. Глухой погодит, пока они годят.

Но погоди. Но послушай. Тёмные аккорды. Скоророрбные. Низкие в порожнинах тёмных недр земли. Покоящаяся руда. Недромузыка.

Голос тёмного века, нелюбовной, землистой истомы печально вступил, изболело раздался вдали с дремучих гор, зовя добрых и честных людей. Священика ищет он перемолвиться словом.

Тук.