Улисс

В витрине антикварной лавки Лионела Марка спесивый Генри Лионел Леопольд милый Генри Цветсон: на деле м-р Леопольд Цвейт высмотрел ручной мелодион с засиженными потёками в мехах. Цена: шесть круглых. Можно выучиться играть. Дёшево. Пусть она пройдёт. Потому что всё дорого, если не хочешь. Вот это и значит настоящий торговец. Заставить тебя покупать то, что он хочет продать. Малый, что продал мне шведскую бритву, которой даже выбрил меня. Хотел содрать даже за то, что направил её. Вот она проходит. Шесть круглых.

Должно быть сидр, а может ещё то бургундское.

Возле бронзы сблизи, возле злата издалека, они чокнулись звенящими стаканами все, ясноглазые и отважные, перед бронзовой Лидии последней прельщающей розой лета, розой Рима. Первый Лид, Де, Коу, Кер, Долл, пятый: Лидвел, Сай Дедалус, Боб Коули, Кернан и Большой Бен Доллард.

Тук. Юноша вошёл в пустынный зал Ормонда.

Цвейт взирал на отважного картинного героя в витрине Лионела Марка. Прощальные слова Роберта Эммета. Последние семь слов. Это у Мейербира.

– Настоящие мужчины, как вы.

– Точно, Бен, точно.

– Подымут стаканы, как один.

Они подняли.

Чок. Чак.

Так. Незрячий юноша стоял в дверях. Не видел бронзу. Не видел злата. Ни Бена, ни Боба, ни Сая, ни Джорджа, ни бокалов, ни Ричи, ни Пэта хии хии хии хии. Он не видал.

Морцвет жирцвет рассматривал последние слова. Потихому. Когда моя страна займёт своё место среди.

Пррпрр.

Должно быть бургу.

Ффф. Оо. Ррпр.

Наций земли. Сзади никого. Она прошла. Тогда, но не ранее. Трамвай. Клям, клям, клям. Удобный слу. Подходит. Клямблклямблклям. Это точно от бургундского. Да.

Один, два. Пусть напишут мою. Тарааааааа.

Эпитафию. Я это

ппррпффррппффф.

Свершил.

* * *

Я как раз валандал время дня со старым Троем Д.И.П., ну, там, на углу Арбор-Хилл, и тут, ни черта себе, подваливает этот долбаный чистила и чуть не вогнал мне свой держак прямо в глаз. Я разворачиваюсь, чтоб спустить язык с привязи и покрыть его на три колена, и—опаньки! кого я вижу!—дрыгает по Стони-Бетер, кто ж ещё, если не Джо Гайнс.

– Гля, да это никак Джо,– грю.– Как поддуваешь? Видал, как этот долбаный трубочист малость не вышиб мне глаз своей метлой?

– Сажа к удаче,– грит Джо.– Кто тот старый мудозвон, что ты с ним калякал?

– Старина Трой,– грю,– он воевал. Я тут прикидываю, может подать на того малого за нарушение движения своими мётлами и лесенками.

– А что поделываешь в этих краях?– грит Джо.

– Делов до чёрта,– грю.– Есть тута долбаный лисяра-ворюга, за гарнизонной церковью, на углу Цыпцып-Лейн, старый Трой как раз давал мне про него наводку, тот ловчила потянул Бог знает сколько чаю и сахару и теперь должон платить по три круглых в неделю туда, где пасся, в графство Соскочи-от-Мальчика-с-Пальчика, на Хатсберн-Стрит, Моисею, который Херцог.

– Обрезанец!– грит Джо.

– Ага,– грю.– Малость, с конца. А этот лисяра, старый водопроводчик по имени Герати. Уже недели две, как я въелся ему в шкуру, но не смог ещё и полпенни выдрать.

– Так ты, сталбыть, нынче на этой ниве трудяжишь?– грит Джо.

– Этта,– грю.– Как пали великие! Сборщик поганых и невыясненных долгов. Но это самый жуткий долбаный ворюга из всех, каких встретишь за день пути в любую сторону, рожа в отакенных оспинах, при дожде там в них воды сберётся ведра на полтора, не меньше. Ты, грит, ему передай, имел я его ввиду, грит, и дважды поимею, как подошлёт тебя снова, а если снова подошлёт, грит, я его на суд притаскаю, ей-бо, за торговлю без лицензии. А сам накачанный, ну, вот-вот лопнет. Исусе, я чуть не сдох от смеха, как тот еврейчик зачал рубаху на себе терзать. Вэй! Он мне мой чай пьёт. Он мне мой сахар кушает. Потому что не платит мне мои деньги?