Улисс

– Но шлепок и благословение пошли ему на пользу,– говорит м-р Винсент,– ибо, для компенсации, он научил его фокусу, что стоит двух иных, потому-то всякая девица, иль жена, иль аббатиса, иль вдова, и поныне твердят в один голос, что они предпочтут в любое время месяца шептаться с ним на ушко в потёмках коровника, или дать, чтоб облизал ей шейку своим длинным святым языком, чем лечь с наилучшим удальцом-молодцом на все четыре края Ирландии.

– И они облекли его,– перебил его другой,– в изысканные одеянья из юбки с капюшоном и поясом, а на запястьях жабо, и подстригли чубчик, и всего его натерли спермацетным маслом, и понастроили стойла для него на каждом повороте дороги, с золотыми корытами полными отборнейшего сена, какое только есть на рынке, так, чтоб он мог спать и срать сколько душе угодно. К этому времени отец верных (так его именовали) до того отяжелел, что едва мог выходить на пастбище. Для поправления чего наши переменчивые дамочки и дамки приносили ему его жратву в подолах их фартучков, и как только брюхо его переполнялось, он восседал на свои задние части, показать их леди-сиятельствам таинство, и ревел и мукал на бычьем своем языке, а они ему вторили.

– Точно,– поддакнул другой,– и до того уж перед ним они стелились, что ему невыносимой стала даже мысль, что где-то на земле произростало б что-то кроме зелёной травки ему предназначаемой (ибо он признавал лишь такой цвет), не зря посреди острова на бугорочке водружена была доска с печатным объявлением: «По воле господина Гарри, траве из земли произрастающей – зелёной быть!»

– И потому,– перенял слово м-р Диксон,– едва зачуяв дух скотогона в Роскоммоне, или диких из Коннемары, или крестьянина в Слиго, что посеял было пригоршню горчицы, или узелок рассады брюквы, он, взбеленясь, вытаптывал половину полей, выворачивая с корнем всё, что подвернётся – согласно указу господина Гарри.

– Сперва-то они плохо уживались,–сообщил м-р Винсент,– и господин Гарри клял фермера Николаса, мол, ни кола ему, ни двора, и звал старым шлюховодом, что держит семь стерв в своём дому, и всё грозил: "Ужо, подпорчу я его делишки. Нюхнёт у меня эта тварь, чем пахнет бычатник, доставшийся мне от папаши."

– Но как-то под вечер,– подхватил м-р Диксоногда лорд Гарри начищал свою королевскую шкуру, чтобы отправиться к обеду в честь победы в лодочных гонках (он грёб широкими веслами, а все остальные—по главному правилу состязаний—должны обходиться вилами), он приметил в себе поразительное сходство с быком и, полистав замусоленный молитвенник, что валялся в его кладовке, вывел, самым положительным образом, своё происхождение от левостороннего потомка знаменитого призового быка римлян, по кличке Bos Bovum, что складно перекручивается с латыни в "большой босс".

– После этого,– встрял м-р Винсент,– в присутствии всей своей дворни лорд Гарри сунул голову в корыто для коровьего пойла и, вынырнув обратно, во всеуслышание восгласил своё новое наименование. Затем (а вода всё ещё так и текла с него) он влез в старый смокинг и юбку, из одёжек его бабули, и раздобыл грамматику бычьего языка—для изучения—но так и не смог запомнить ни слова, кроме личного местоимения первого лица, которое он списал печатнобуквенно и вызубрил наизусть, и с тех пор перед выходом на прогулку набивал себе карманы мелом, чтобы писать это слово где ни попадя – на булыгах, или на столе в чайной, или на мешке хлопка, или на поплавке. Короче, он и бык Ирландии вскоре сдружились ближе некуда – как рубаха и задница.

– Стакнулись плотненько,– присовокупил Стефен,– и мужикам-островитяням дошло наконец, что помощи ждать неоткуда, так как у неблагодарных баб на уме было лишь одно (да и ум лишь один на всех), вот и сколотили они плоский плот, взгромоздились с узлами своих пожитков на борт посудины, врубили бимсы в клямсы, поставили мачты торчком, натянули реи, выперли бушприт, ухнули, распустили три полотнища по ветру, развернули лоханку под ветер, обрубили конец, дали лево руля, подняли весёлого Роджера, издали троекратные три по три, запустили движок, отпихнулись и подалися в море – заново открывать американский континет.

– И по этому случаю,– возвестил м-р Винсенторабельный юнга шутя сложил такой вот стих:

Папа Пётр нассал в кровать,
С мудака чего уж взять?