Улисс

На этом они остановились. Цвейт взглянул на голову лошади и близко не стоившей шестьдесят пять гиней, что проступила вдруг из ближайшей тьмы, делавшей её каким-то иным, неведомо чуждым сочленением костей и гладкой плоти, но это явно была четвероногая перевалистобёдрая, чёрнозадая, хвостохлёстная, головосвесная животина, переставлявшая вперёд заднее копыто, тем временем как повелитель своего создания сидел на облучке объятый личными раздумьями. И до того же добрая, смирная бедняга, аж жалко, что нет при себе ни кусочка сахару, однако, по его мудрому суждению, вряд ли можешь быть готовым ко всякой, какая ни подвернись, непредвиденности. И это просто-напросто здоровенная, тупая, издёрганная, твердолобая коняка, которой начхать на всё на свете. Но встретиться с собакой, помыслил он, хотя бы вроде того псяры у Барни Кирнана, такого же вот роста было б тихий ужас. Животное ни при чём, если особое строение, как у верблюда, корабля пустыни, гонит самогон из винограда в своём горбу. Девять десятых из их царства можно держать в клетке, или дрессировать, кроме пчёл, люди на всё изыщут способ, кита булавочным гарпуном, пощекоти поясницу аллигатору и он оценит шутку, вокруг петуха проведи круг мелом; тигра – моим орлиным взором. Такие попутно переменчивые соображения на тему тварей лесов и весей путались у него на уме, что несколько отвлекся от слов Стефена, покуда корабль улиц совершал свои манёвры, а Стефен толковал насчёт прелюбопытнейших старинных…

– О чём это я? Ах, да! Моя жена,– поделился он погружаясь в medias res,– будет весьма рада знакомству с вами, питая страстную привязанность к музыке любого рода.

Он искоса бросил доброжелательный взгляд на профиль лица Стефена – копия мать, ничуть не смахивает на расхожего шустряка, которые пользуются неизменно постоянным спросом, поскольку, очевидно, он не такого типа. И всё же, предположив в нём такой же дар, как у отца (на этот счёт он питал более чем подозрение) он распахнул новые дали перед своими помыслами, вроде концертного вечера ирландских гильдий у леди Фингал в предыдущий понедельник, и, вобщем, у аристократов.

Теперь его повело в изысканные вариации про арию НА ЭТОМ КОНЧАЕТСЯ ЮНОСТЬ, Яна Питера Свалинка, голландца из Амстердама, где эти самые фру. Но даже ещё больше нравилась ему старинная немецкая песня ЙОГАНЕС ЙИП, про чистое море и голоса сирен, сладостных мужеистребительниц, что малость обескураживало Цвейта:

Von den Sirenen Listigkeit
Tun den Poeten dichten

Эти начальные такты он напел и перевел на ходу. Цвейт, кивая, сказал что прекрасно понятно и попросил продолжить, пожалуйста, что тот и сделал.