Улита

- Считай, что я сделал тебе предложение, - перебил я.

- Серьезно? - Она усмехнулась. - Я тронута... Но не могу ответить сразу, я должна подумать.

- Ты сомневаешься, Улита?

- В твоих чувствах? Ну, отчасти... Тебе и самому следовало бы получше в них разобраться. Гордится тем, что ты ведешь себя предсказуемо, тебе в данном случае вряд ли стоит, Женя. Ведь даже слишком предсказуемо... Я хочу сказать, что ты, наверное, потому так беспокоен по ночам, что это как бы и предписано некими правилами игры. Раз уж в доме женщина... А ты посмотри на дело шире. Ну да, женщина... Вот только нужна ли она тебе?

Желание глубже почувствовать ее, прочувствовать все, чем она была, невольно растянуло мои губы в улыбке. Но одним блеском пожирающих ее глаз я не мог, разумеется, спасти положение и добиться своего. К тому же обязательной была необходимость ответить и даже возразить на ее слова, а я ничего толком в этом смысле не придумал, пока она говорила, и потому лишь воскликнул, все еще улыбаясь:

- Я же сделал тебе предложение!

Улита, кажется, пропустила мое восклицание мимо ушей.

- По ночам тебя вело ко мне не столько желание, сколько мужская гордость, - сказала она назидательно. - Дескать, мужчина, оставшись с женщиной наедине, должен овладеть ею, иначе она будет презирать его...

- Так или нет, - горячо возразил я, - а тот прием, который ты мне оказывала, не заслуживает добрых слов...

Она прервала меня:

- Это другой вопрос. А вот если ты хочешь говорить о наших отношениях, заводишь разговор о браке и любви, то сначала спроси себя, есть ли в твоем сердце эта самая любовь.

- Напоминая тебе о капкане и ошейнике, я тем самым тоже говорю о наших отношениях, - отпарировал я.

- Женя, милый! - воскликнула она с исказившимся не то от обиды на мою несговорчивость, не то от какой-то растущей на глазах, как болезнь, муки лицом. - Любишь ли ты меня? Хочешь ты меня только потому, что так тебе велит твоя мужская гордость, или хочешь как нечто такое, без чего ты уже не в состоянии жить? Стало ли у тебя желание быть со мной абсолютным желанием чего-то абсолютного, вот в чем вопрос.

Услышав эти наивные слова, я снова не удержался от улыбки и затем добродушно сказал ей:

- Все-то у тебя странные и необузданные фантазии, Улита. Как можно говорить о чем-то абсолютном, применяясь к нам, людям? Мы лишь случайные гости в этом мире. Наш мир случаен. Абсолютно все - дело случая. Разве честно будет, если я скажу, что мне под силу желать чего-то абсолютного? Или абсолютно желать что-то?

- Скажи, и я разберусь... надо же конкретно разбирать каждый случай в отдельности, а не сваливать все в одну кучу.

- Но послушай, - возразил я, вставая и расхаживая в волнении по гостиной, - неужели я не покажусь тебе притворщиком, фарисеем или безумцем, если попытаюсь представить себя обладателем абсолютных желаний или идей? Ты затронула грустную тему, девочка, и у меня сразу возникло ощущение собственной старости и никчемности. О нет, ты ни в чем не виновата... мне теперь, конечно, можно только посочувствовать, но ты... ты всего лишь разбередила мои старые раны, разговорила меня... ну так слушай! Вот что я понял задолго до встречи с тобой. Чтобы иметь какие-то абсолютные желания, по крайней мере их подобие, нужно иметь прежде всего хотя бы виды, попросту крепкую надежду на некую абсолютную жизнь. Так спроси меня, хочу ли я бессмертия и вечной жизни. И я не найдусь с толковым ответом. У меня нет желания смерти, нет в этом вопросе бесстрашия, которым стоило бы бравировать... напротив, я ужасно боюсь, и все же это далеко не абсолютный страх при всей его определенности. Это совсем не тот страх, который своей противоположностью имеет паническую и сумасшедшую жажду бессмертия. Вечная жизнь... на что она мне и что это, собственно, такое? каким образом я могу до бесконечности желать что-то делать и о чем-то мыслить? что я такое я могу делать или хотя бы желать, чего мне хватило бы на вечность?

- Я поняла, - серьезно кивнула девушка.