Улица Ангела

— Боже упаси! Тогда из моего плана ничего бы не вышло. Нет, я хочу им объявить, что нет такой работы, в конторе и вне конторы, которую я не могла бы выполнять, если меня к ней допустят. Я намерена всерьез заняться делом, а не только служить за деньги. Как раз теперь подходящий момент, потому что у нас много работы и людей не хватает, и тот, кто, собственно, продавал всю фанеру, только что от нас… уехал…

— Это не тот ли, о котором вы мне рассказывали, занятный такой?

— Он самый, — поспешно продолжала мисс Мэтфилд. — Он уехал, и, значит, у нас будет уйма работы, и придется брать новых служащих. Ну вот, я завтра утром пойду на улицу Ангела… собственно, я не обязана идти, потому что мне дали отпуск на завтра, я ведь думала, что уеду до понедельника…

— Постойте, постойте! Вы говорите, что вас отпустили на завтра и все-таки пойдете в контору? Вы не шутите? Милочка, ведь это же чистейшее идиотство!

— Да, пойду. И скажу мистеру Дэрсингему, что я могу делать все не хуже любого мужчины, что я даже готова обходить самые подозрительные углы Ист-Энда и продавать фанеру в мебельные мастерские. Пусть он меня испытает. Я надеюсь, что он согласится, в особенности сейчас, когда дела так хороши, что рук не хватает. Он может на мое место принять другую машинистку, а мне поручить настоящую работу. И тогда я потребую прибавки. И очень скоро я займу ответственный пост, и у меня будет интересное дело, приличное жалованье и все такое…

— Бред!.. Впрочем, я думаю, вы не ударили бы в грязь лицом, если бы они дали вам случай показать себя.

— Им придется это сделать. И я уверена, что не осрамлюсь.

В течение целого часа она постоянно возвращалась к этой теме, а когда мисс Морисон ушла, продолжала думать о своем решении и рисовала себе, как «Твигг и Дэрсингем» все больше и больше процветают, а она, как подлинная участница в деле, все богатеет. Она приезжает на улицу Ангела в собственном маленьком автомобиле. Вот она выходит из него, спокойная, выдержанная, деловая женщина, одетая несколько строго, все еще красивая. Раньше чем уснуть, она успела обставить себе не только маленькую квартирку в городе, но и загородный коттедж, в котором будет проводить свободные дни, — предмет восхищения ее матери и других гостей. «Лилиан, вы настоящий баловень судьбы!» — восклицают они. Но она говорит им, что все это — плоды тяжкого труда. Такова была последняя из ее дневных радужных грез. А на смену им пришли совсем иные, ночные грезы, непрошеные сны, смутные, тревожные, как сны ребенка, увезенного в незнакомые, чужие места.

3

В верхнем этаже дома № 34 на Баркфилд-Гарденс, в гостиной Пирсонов, мисс Дэрсингем, мисс Верэвер и супруги Пирсон играли в бридж. Мистер Дэрсингем тоже должен был прийти, но сообщил по телефону, что его задержали в конторе неотложные дела, так что мисс Верэвер (которая всегда в начале зимы уезжала за границу, но в этом году осталась в Лондоне из-за каких-то недоразумений со своим поверенным) заняла его место. Она всегда была готова занять чье угодно место за обеденным или карточным столом, но не выказывала при этом ни малейших признаков удовольствия.

Карточный стол стоял посреди гостиной, и, несмотря на то что комната была большая, больше всех комнат в квартире Дэрсингемов, стол и четыре игрока едва в ней умещались. Объяснялось это тем, что у Пирсонов было очень много вещей. Они вначале обставили гостиную хорошей, солидной мебелью времен королевы Виктории, потом сюда ворвался ослепительный Восток — трофеи из Сингапура. Если бы все княжества Малайской федерации были разорены землетрясением и наводнением, их можно было бы восстановить за счет обстановки одной этой комнаты, которая могла посрамить любую выставку. В гостиной Пирсонов все люди казались неуместными, и больше всех — сами хозяева.