Улица Ангела

Бумаги поспешно отправлялись в ящики столов, грудами штемпелевались письма, а журналы и кассовые книги запирались в шкафы, пишущие машинки покрывались чехлами. Пудрились носы, закуривались папиросы и трубки, хлопали двери, и на лестницах звучали торопливые шаги. Трудовая неделя кончилась. Тысячи людей выходили из контор на улицу Ангела, Мургейт-стрит, Корнхилл и Чипсайд. На улице Финсбери толпа двигалась сплошным потоком, и Мургейтская станция метро, как огромное чудовище, заглатывала ее в свое пышущее жаром ненасытное нутро. Среди этих исчезавших в ее пасти букашек была одна с большим носом, темными глазами навыкате, всегда полуоткрытым ртом и вяло опущенным подбородком. Это Тарджис возвращался домой.

В вагоне подземки всю дорогу пришлось стоять. И хотя здесь было не менее пяти хорошеньких девушек — притом одна совсем близко от него, а двух других он уже встречал несколько раз, — никто из них не проявил к нему ни малейшего интереса.

2

Очутившись снова на поверхности земли, Тарджис нырнул сразу в шумную толчею Хай-стрит, потом свернул на Кентиш-Таун-роуд, так как он жил на Натаниэл-стрит, там, где сходится несколько коротких улиц, между Кентиш-Таун-роуд и Йорк-роуд. Он и сегодня задержался в конторе, — эти новые затеи Голспи сказывались даже на субботнем дне, — и потому теперь шагал быстро, торопясь домой. Он с нетерпением ждал обеда и знал, что обед уже ждет его. По субботам квартирная хозяйка готовила для него и завтрак и обед, не отказывала ему и в ужине, когда он просил об этом. Ибо Тарджис жил у нее уже полтора года и, по понятиям Натаниэл-стрит, основанным на горьком жизненном опыте, был хорошим, спокойным жильцом, степенным и аккуратно платившим за квартиру. В будни ему официально полагался дома только утренний завтрак, а все остальное он должен был добывать себе сам, и трапезы его в течение двух недель проходили убывающую шкалу роскоши, начиная от тех суббот (два раза в месяц), когда в конторе выплачивали жалованье. Таким образом, в понедельник, вторник и среду на первой и третьей неделе каждого месяца Тарджис питался хорошо, а в среду, четверг и пятницу второй и четвертой недели вел полуголодное существование. Впрочем, в крайнем случае всегда можно было поужинать у хозяев. Тарджис был с ними в дружеских отношениях. Да и как же иначе — ведь ели все вместе, в той же комнате за кухней. Комната под самой крышей, которую занимал Тарджис, служила ему спальней и кабинетом и служить еще и столовой никак не могла. Она была так мала, что железная кровать, желтый умывальник, еловый комод с тремя ящиками, кривоногий и скрипучий плетеный стул и маленькая газовая печка, настоящая музейная древность, загромождали ее всю, она казалась битком набитой вещами. Эта комната не любила, чтобы в ней сидели, возмущалась при виде чашки чаю и бисквита, и, конечно, появление полной тарелки ростбифа с картофелем, брюссельской капустой и подливкой совершенно доконало бы ее.

Дом № 9, как и все дома на Натаниэл-стрит, был и тесен и темен, в мрачной маленькой передней всегда стоял смешанный аромат капусты, камфары и старых газет. Тарджис совершенно не замечал этого запаха, и только в тех редких случаях, когда он бывал в каком-нибудь другом, менее благоуханном доме, нос его немедленно сигнализировал, что находится в непривычной атмосфере.

Повесив в передней пальто и шляпу, Тарджис вошел в комнату. Здесь хозяйка, только что пообедав, наслаждалась у камина чашкой чаю. Но наслаждалась она своей чашкой чаю не так, как другие, — спокойно и непринужденно. Нет, она сидела в напряженной позе на краешке стула и имела вид какого-нибудь кавалерийского генерала в промежутке между двумя сражениями.

Миссис Пелумптон недаром имела такой вид. Это была низенькая и очень полная дама с копной растрепанных седых волос и лицом как печеное яблоко. Сразу было видно, что вся ее жизнь — долгая и непрерывная борьба и что, если только ее не разобьет паралич или она не сойдет с ума, она умрет, так сказать, с оружием в руках. В присутствии миссис Пелумптон прогресс начинал казаться бессмысленнейшим мифом. Если бы она могла превратиться в жену какого-нибудь мародерствующего викинга или в одну из женщин, следовавших за ордами Аттилы, она сочла бы это заслуженным отдыхом и была бы поражена, а может быть, и устрашена внезапно открывшейся перед ней перспективой красочной и веселой жизни.

Как только она увидела Тарджиса, она отставила чашку в сторону и снова вскочила в седло. Принесла и поставила на стол две тарелки под крышками, обед жильца. Под одной крышкой оказалось мясо с овощным гарниром, под другой — пудинг.

— Я сегодня немного запоздал, миссис Пелумптон, — сказал Тарджис, садясь за стол.

— А я сижу и думаю: опоздали вы или, может, это часы у нас опять спешат? Как же им не спешить, если он опять возился с ними!

— Да, они спешат на пятнадцать минут, — нет, пожалуй, и на все двадцать.