Звезда Давида, украшавшая двери старых домов и стены Большой мечети Туниса, превратилась из религиозного символа в знак государства, название которого никто не хотел произносить. До сих пор в Израиль обычно эмигрировали люди победнее, в основном автохтонные евреи, из сионистских убеждений или в надежде на лучшую жизнь. Еврейская и мусульманская буржуазия все еще держалась вместе. Если уж переезжать, то Альберт и его друзья думали о Франции, стране своей культуры, у них были ее паспорта, они любили ее язык, там жили их друзья и родственники. На мусульманские приемы теперь приглашали даже больше еврейских гостей, чем раньше, и наоборот, как бы заверяя друг друга, что все остается по-прежнему. Но евреи, слушавшие радио «Голос Израиля», с тревогой смотрели на Каир, Триполи и Багдад, где происходили жестокие антиеврейские выступления. Даже в Багдаде, где когда-то треть населения составляли евреи! Со времен израильско-арабской войны еврейские учреждения подозревались в том, что они вражеские агенты. Сионистские организации помогали евреям эмигрировать в Израиль. От Касабланки до Тегерана сотни тысяч евреев покидали свои дома, зачастую не имея возможности забрать с собой имущество. Страх и недоверие завладели умами и замкнули сердца.
Национализм, говорил Альберт, есть корень всего зла. Он открыл двери варварству. И именно поэтому Альберт еще больше хотел остаться в Тунисе. Эмиграция в еврейское государство станет для него признанием того, что культура сосуществования, которую они строили веками, потерпела крах. Он не верил ни в Бога, ни в высшие расы. Он верил в справедливость. По его словам, иудаизм принес человечеству понимание, что сила закона стоит над законом сильнейшего. А если и было в мире место, которое это воплощало, так это его маленький, пестрый прибрежный квартал на берегу Тунисского залива, где у него по-прежнему есть врачебная практика. А Мими по-прежнему качает головой, когда он берет с пациентов лишь столько, сколько они могут заплатить, – обычно совсем немного, часто вовсе ничего или корзинку апельсинов.
– Помнишь еврейское кладбище на авеню де Лондрес, за отелем «Мажестик»? – спросил Альберт у Мориса.
– Конечно. Как я могу забыть? Там я впервые увидел Ясмину…
– Как, ты познакомился с мамой на кладбище? – воскликнула Жоэль.
– Она работала в отеле «Мажестик», – объяснил Морис. – По тревоге, когда начиналась бомбежка, все выбегали на улицу. На кладбище были вырыты рвы, и люди укрывались в них.
– Ты тоже работал в отеле?
– Нет.
– А почему ты там жил? Ты был богатый?
Морис быстро сменил тему:
– Альберт, так что ты хотел сказать о кладбище?
– Ах да… Правительство планирует перевезти шестьдесят тысяч скелетов в «Святую землю». А на месте кладбища хотят разбить парк. Ты можешь в это поверить?
– Переезжай в Израиль, Альберт. Мы найдем вам квартиру.
– Я не чувствую, Морис, того, о чем все говорят.
– Но ведь дом – это место, где семья, не так ли?
– Может быть, я слишком стар, Морис.
– Кто позаботится о вас в Тунисе?
– Наши друзья.
– А когда они уйдут? А здесь у вас есть мы.
– Возможно, ты прав, Морис. Что ты думаешь, Жоэль?
– Не бойся,
По дороге к автовокзалу, где они должны были встретить Мими и Ясмину, Альберт уже расспрашивал о ценах на квартиры. Правда, оставалась одна проблема – Виктор. Мими и Ясмина стояли перед киоском и пили мятный лимонад. Мими замахала им с таким радостным видом, словно с нее спало многолетнее проклятие. Она вернула своего сына.
– Итак, он хочет поговорить со мной? – спросил Альберт.
Мими не сумела ответить.
– Я умоляла его, – сказала Ясмина. – Но… мне очень жаль, папá.
По дороге домой Альберт молчал, глядя перед собой. Мими рассказывала, что Виктор стал большой шишкой в армии. Рассуждала, какой еврейской девушке из Пиккола Сицилии нужна хорошая пара. Перебраться сюда – это же не проблема. Жоэль, чувствуя грусть Альберта, положила руку ему на плечо. Он склонил голову набок, и она ощутила, как ее ладони коснулось его ухо.