Улица Яффо

– Египтяне сейчас нанимают немецких инженеров. Нацистские специалисты в области ракетостроения, ну вы понимаете. Вернера фон Брауна заполучили американцы, а египтяне берут, что осталось.

– Я не имею к этому никакого отношения.

– Разумеется. Но знаете, Израилю нужны глаза и уши в Каире. Немец. Настоящий немец. Тот, кто будет держать нас в курсе. И подсыпать песок в шестеренки.

Так вот куда ветер дует. Если все это подстроил Виктор, то это изящный план выпихнуть Мориса из страны.

– Надеюсь, вам попадется человек, любящий приключения, – сказал Морис. – Кто-нибудь молодой, без семьи. Идеалист. А теперь простите, мне нужно работать.

– Увидимся в пятницу. Auf Wiedersehen.

Сказано было по-немецки без акцента. Когда человек наконец вышел, Морис осел на табурет и уставился на руки, которые никак не могли перестать дрожать. Потом поднял голову и оглядел комнату. Казалось, что люди, которых он фотографировал, смотрят на него. Сотни свидетелей. Смеющиеся лица, грустные лица, честные лица. Они открылись ему. Они доверяли ему. А он их обманул.

* * *

Виктор как сквозь землю провалился. Морис перевернул все вверх дном, разыскивая его. В его доме полыхал пожар, и Виктор был единственным, кто мог его потушить. Морис искал в казармах, оставлял сообщения, он съездил в Тель-Авив и даже в Беер-Шеву, где дислоцировались войска. Наконец друг коллеги Виктора дал ему номер телефона. И вот он стоял, обливаясь потом, в телефонной будке почтового отделения на юге страны и слышал голос Виктора, далекий, прорывающийся сквозь помехи, будто тот находился на другом конце света.

– Ты кому-нибудь рассказывал? – спросил он сначала тихо, прижавшись спиной к стеклянной двери, но Виктор не разобрал, и он повысил голос, потом еще, пока не взбесился и не заорал так, что люди, ждавшие своей очереди, уставились на него. Он кричал, как животное, попавшее в западню, кричал на армию теней, что глумились над ним. Это был крик о помощи: помоги мне из этого выбраться, если ты мой друг!

– Успокойся, – донесся голос Виктора. – Я разберусь.

Если речь шла о деле, а не о чувствах, Виктор был убедителен, как командир, который полностью контролирует все. Даже по телефону. И тут же он спросил, готовит ли Ясмина те волшебные канноли, что она как-то подавала к кофе. И не могли бы они прислать ему немного? А то жратва тут сплошная отрава.

– Куда отправить?

– Ладно, забудь. Мне пора.

И связь прервалась.

* * *

Улица Яффо превратилась из родного очага в расщелину страха. Возвращаясь с работы, здороваясь с соседями, Морис повсюду видел одни лишь следящие за ним глаза. Слышал шепот. Он составил список тех, кому он еще может доверять. И вычеркивал из него одно имя за другим. Он больше не принадлежал себе, отныне им владел страх. Страх потерять все. Но человек-крокодил больше не появлялся. Его фотографии так и лежали у Мориса в ящике. Виктор сдержал обещание. Паранойя, однако, не исчезала.

Возможно, это было связано и с войной и страхом, поселившимся в людях. Морис поймал себя на мысли, что ему все равно, кто контролирует этот проклятый канал через пустыню. Его мир сузился до улицы Яффо, его дома, его семьи, его маленькой лодки, в пробоинах, из которой он без устали вычерпывает воду. Страх стискивал его.

* * *

В марте, когда соседи танцевали на улице, празднуя победу, Морис стоял один в стороне, не в силах присоединиться ко всеобщей радости. Виктор заявился без предупреждения, подбородок пересекал шрам, на груди медаль. Он обнял Мориса, как брата, а Ясмину – как сестру. Будто ничего и не произошло. Жоэль с трудом скрывала отвращение, но Виктор сглаживал все своей веселостью. Когда он сел в свой «ситроен» и укатил, Морис принялся гадать, как его скоротечный визит сказался на Ясмине. Но ее чувства ускользали от него, как рыба под водой ускользает от руки, – мерцающее существо из другой, более темной стихии.

* * *

Ему хотелось закричать: ты же моя жена, почему я тебя не знаю? Хотелось встряхнуть ее, влепить пощечину, заорать: кто ты? Кто ты, там, в глубине, где прячется твоя душа, где хранится ключ к твоим тайнам. В бездонной неподвижной глубине, что иногда проступает, когда ты забываешься. И я люблю тебя за эти проблески скрытого или боюсь их. Я тебя не знаю!

* * *

Но Морис не совершил необратимого – не ушел. Семья была его защитным панцирем, скрепленным легендой, которой Морис оставался верен: ничего никогда не было. Хотя в глубине души он прекрасно понимал, что было, снова. И снова.

Все рухнуло из-за случайности. За завтраком Жоэль рассказала, что по дороге в школу с ней заговорил мужчина. Спросил, не дочь ли она Виктора Сарфати. Он, мол, знал его по армии. Нет, ответила Жоэль, Виктор – ее дядя. Мужчина сказал, что она удивительно похожа на Виктора, и попросил передать привет.

– Он назвал свое имя? – встревожился Морис.

– Вроде нет. Я обрадовалась, что он не шел со мной до самой школы.

– Но он понял, где твоя школа?

– Наверное.

– Как он выглядел?