Улица Яффо

– Я не знаю. Я хотела бы спросить его об этом. Когда ты видела его в последний раз?

– Летом шестьдесят седьмого. Он приезжал к нам в Израиль. Это точно был он!

Откинувшись на стуле, Элиас слушает нас. Как будто знает что-то, чего не знаем мы.

* * *

– Объяснение этому простое, – говорит он.

– Какое?

– К тому времени они уже завербовали его.

– Кто?

Он чуть поднимает брови и смотрит на Жоэль:

– Ваши люди.

Она скептически качает головой:

– Папá? Невозможно. И даже если бы это было так, то зачем ему из-за этого прерывать контакт со своими детьми?

Элиас наклоняется вперед и говорит тихо, но убедительно:

– Они подарили ему новую жизнь. И он придерживался своей легенды, поскольку был последовательным человеком. Сжег все мосты в прошлое.

– Su, andiamo! [67]

Полицейский отпирает дверь.

– Когда ты потеряла с ним контакт? – спрашиваю я Жоэль.

– Тогда же, это была последняя наша встреча. Летом шестьдесят седьмого.

Элиас встает и идет к двери. Жоэль хватает его за руку:

– Подождите! Когда он познакомился с вашей матерью?

– Вскоре после этого.

– Как его тогда звали?

– Мориц Райнке. Он всегда был Морицем Райнке.

И все же на прощанье Элиас протягивает Жоэль руку, почти случайно, чтобы Жоэль могла так же случайно пожать ее. Мы оставляем его одного. Мне больно.

* * *

Снаружи шум мопедов, музыка из машин. Поток палермских автомобилей проносится мимо тюрьмы, словно это еще один жилой дом среди многих других. Мы задумчиво идем к автобусной остановке. Гадая, что случилось, когда Мориц вернулся в Германию.

Кого Элиас имел в виду – «ваши люди»?

Здесь зияет пустота, которую никто из нас не может заполнить. Как во время раскопок, когда отсутствует целый сектор – из-за разграбления могилы или оползня. Как этот город вокруг, где одна эпоха перерастает другую. Камни из греческого храма, которые римляне использовали для строительства дома. Собор, который стал мечетью, а затем снова собором. Многое безвозвратно теряется. Из оставшихся фрагментов мы восстанавливаем общую картину. Создаем перекрестные связи. Вычисляем вероятности. Отбрасываем гипотезы. Морис без женщин, археология воображаемых воспоминаний.

* * *

Человек с коричневым чемоданом садится на корабль в Хайфе и плывет обратно в Европу. Он прибывает в Германию, которую уже не узнает. Хочет вернуться в свое имя, как нырнуть в старую одежду. Но это не так просто, как он думал. Он ищет самого себя в берлинском бюро регистрации.

Меня зовут Морис Сарфати, говорит он. Но я не Морис Сарфати. Я гражданин Германии. Без гражданства. Я потерял его где-то по дороге. Мой военный билет? Я сжег его. Итальянский паспорт? Он поддельный. Израильский паспорт настоящий. Только имя чужое. Почему вы устраиваете мне столько препятствий, когда я снова хочу стать немцем? Мориц Райнке. Да, таким я родился. Нет, теперь я уже другой. Но я хочу вернуть свое имя. Как потерянную собственность. Почему вы его не уберегли? Я не умер.

Ваше имя все еще здесь, говорит чиновница. Но вы должны доказать, что оно ваше. Иначе каждый так может сказать.

* * *

Поэтому он ищет того единственного человека, который хранил его вещи, когда он ушел на фронт. Фанни живет в Трептове, в том же доме, где раньше находилась прачечная ее родителей. Адрес указан в телефонной книге Восточного Берлина. Она до сих пор носит свою девичью фамилию. Циммерманн.

* * *

На самом деле он ищет что-то большее, не только свидетельство о рождении. Он хочет снова увидеть Фанни. Подхватить ту нить, которую потерял. Его терзает совесть. А может, он чувствует, что совершил ошибку. Может, он воображает, что получится перед ней извиниться, и если она одна, то начать все еще раз, заново. Я себе представляю это так: Мориц стоит возле дома Фанни. Мориц с гвоздиками в руках. Мориц слушает музыку Аниты из окна. Мориц находит плашку звонка с фамилией и боится нажать на кнопку. Мориц снимает шляпу и проводит рукой по волосам. Затем он берет себя в руки и звонит. Когда Фанни открывает, они не узнают друг друга. Их разделяют почти девятнадцать лет. Он говорит что-то банальное, типа: «Это я. Мориц».

Для нее это как гром среди ясного неба.

Она списала его со счетов. Объявила его мертвым.

Она не хочет его видеть. Она не хочет возвращать чувства, которые он пробуждает в ней. Ее гнев. Ее разочарование. Остаток ее любви. Она хочет избавиться от него, но тут из своей комнаты выходит Анита.

– Кто это? – спрашивает она.

Прежде чем Фанни успевает встать между ними, он уже видит ее.

– Добрый день, – говорит Мориц.

– Добрый день, – говорит Анита.

Фанни захлопывает дверь.

* * *