Жизнь Аниты проходила под знаком двух людей, причем присутствие одного – мамы – было слишком большим, а другого – папы – слишком маленьким. Хотя мать объявила его мертвым, Анита была одержима безумной идеей, что он все-таки может где-то жить. Ее непреодолимо влекло все далекое. И если посмотреть сейчас на ее детские фотографии, это становится понятным. Затхлые обои в трептовской комнатушке. Постоянные упреки матери. Тяжесть и укоризна, исходящие от матери, чувствуются даже на фотографиях. Представьте, что из радиоприемника льется голос Фредди Куинна [66]
, а Элвис считается непристойным, – тесный, душный мир, который только и ждет, чтобы кто-то распахнул окна.Их квартира находилась прямо на границе сектора. Из своего окна Анита видела знак, предупреждавший, что не надо покидать советскую зону. Именно это ее и привлекало. Там неоновые огни были ярче, витрины магазинов полнее, жизнь свободнее. Тогда еще было просто перебраться в другой сектор. Чтобы купить нейлоновые чулки. Сходить в кино за 25 пфеннигов. Послушать Луи Армстронга во Дворце спорта.
Когда Анита впервые влюбилась, Фанни превратила ее жизнь в ад. Не потому что мальчик был из Западного Берлина. Но потому что на мужчин нельзя полагаться. Более того, нельзя даже доверять собственным чувствам.
Тем сильнее была поражена Анита, когда однажды в дверях появился этот странный мужчина. Это случилось незадолго до ее восемнадцатилетия. Она не слышала звонка в дверь, потому что сидела в комнате с подругами. Они пили «Фанту Клар» (с запада) с яичным ликером (с востока). Играл проигрыватель, но никто не танцевал. Только услышав рассерженный голос матери, Анита вышла посмотреть, что происходит. Ее мать стояла в дверях, а на лестничной площадке – мужчина. Он был примерно в возрасте ее матери и выглядел каким-то потерянным. На первый взгляд неприметный, почти безликий. Серая шляпа, серый костюм; единственной яркой деталью были гвоздики в его руке. Фанни приказала Аните вернуться в свою комнату. Голос ее прозвучал необычайно резко. Чересчур напряженно. Анита почувствовала на себе пристальный взгляд мужчины. Он испугался, увидев ее. Мать пыталась загородить ему обзор.
– Добрый день, – сказал он.
– Добрый день, – сказала Анита.
– А теперь уходи, – велела ему Фанни.
– Подожди… пожалуйста…
Мать захлопнула дверь и отослала Аниту в ее комнату. Лицо матери было белым, точно она увидела привидение. Анита чувствовала, что здесь что-то не так. Но ее уже звали подруги, поэтому она пошла к ним и забыла о происшествии.
Но в последующие дни Анита заметила, что мать ведет себя очень странно. Днем она задергивала шторы. Следила за каждым шагом дочери.
Поэтому Анита придумала новый план. У нее было мало времени. Ей исполнилось восемнадцать, она закончила обучение, стараясь, чтобы никто ничего не заподозрил. Это был август 1961 года, и уже ходили слухи, что границу закроют. Анита не стала брать чемодан, чтобы ее не задержали. Она встала в пять утра, чтобы тайком выбраться из квартиры. Но Фанни почуяла неладное. Она сидела на кухне, как паук, поджидающий добычу. Но потом случилось то, чего Анита никак не ожидала. Фанни пододвинула к ней через стол сто восточных марок и сказала:
– Только не устраивай мне никаких историй.
Фанни страшно боялась остаться одна. Но понимала, что не может остановить Аниту. И если уж ей суждено потерять дочь, то, по крайней мере, лучше без ссоры. Они неловко обнялись, затем Фанни проводила ее до станции. Берлин был погружен в зловещую атмосферу.