Мы свернули в переулок. Бросили пластинки и бежали изо всех сил.
– Выкинь пистолет, Джибриль!
– Нет! Беги!
Я дергала двери. Одна оказалась открытой. Мы шмыгнули внутрь. Столярная мастерская. Повсюду статуи Девы Марии. Увидев лестницу, ведущую наверх, мы бросились на крышу. Снизу уже доносились голоса солдат. Мы перепрыгнули на соседнюю крышу. На ветру развевалось постельное белье. Мы осторожно прошли между двумя рядами белья. Голоса смолкли. Слышно было только мирное трепетание простыней.
Было тихо. Слишком тихо. В Вифлееме никогда не бывает тихо. Джибриль достал пистолет.
Внезапно раздались выстрелы. Мы пригнулись, не понимая, откуда они. Еще одна очередь. Джибриль увидел что-то и выстрелил в ответ.
– Беги! – крикнул он.
– Нет!
Он снова выстрелил и оттолкнул меня.
В голове билось:
Ноги мои уже бежали. Быстрее, чем мои мысли. Я мчалась по крышам, перепрыгивала через стены.
Позади выстрелы.
Но ноги продолжали бежать. Я спрыгнула в какой-то двор. И забилась под груду досок.
Домой я добралась невредимой. Но Джибриль исчез. Знакомый торговец видел, как солдаты затаскивали его в джип. Раненого, связанного, с завязанными глазами. Мы чуть не сошли с ума от страха. Папа приказал мне остаться в доме. К военным его сопроводил сосед.
– Куда вы его отвезли?
Военный пожал плечами. В тюрьму. Террорист. Молчи, не то сам туда попадешь.
Я лежала в постели и не могла спать. Перед глазами стояла эта чертова крыша. Простыни. Выстрелы.
Крик Джибриля:
Мысль, бьющаяся в мозгу:
И ноги, которые бегут. Быстрее, чем мои мысли.
От Джибриля не было никаких вестей. Отец позвонил другу, который знал одну женщину-адвоката. Только она еврейка, предупредил друг. Главное, чтоб помогла, ответил отец. В качестве наказания военные на неопределенный срок закрыли нашу лавку. Мы провели демонстрацию протеста, вместе с некоторыми соседями. Нас арестовали за неразрешенное собрание и доставили к военному судье. Он приговорил к штрафу, который мы не могли заплатить, потому что у нас больше не было дохода. Отцу угрожали тюрьмой – если он не согласится сотрудничать с оккупантами как информатор. Он отказался.
Адвокат пообещала нашему другу найти Джибриля. Она даже сказала, что сделает это бесплатно. Она работала в правозащитной организации. А тем временем в университете Торонто уже начался семестр.
Я сидела в пустом кафе Азиза и разговаривала с Сами по телефону. Рассказала, что свадебное платье готово. Мы обсудили имена для наших детей. Он умолял меня приехать, пока меня не посадили. И прочитал стихотворение Халиля Джебрана.
Затем мы сидели у нашего друга и говорили по телефону с адвокатом. Она действительно узнала, где находится Джибриль. В первой тюрьме – в Рамле – они его лечили, во второй – в Иерусалиме – допрашивали и, наконец, перевели в Наблус.
Адвокат смогла назначить для нас свидание. Наконец-то.
Папа поблагодарил ее. На иврите.
Мы поехали в Наблус на маршрутном такси, папа и я. Он надел свой хороший костюм, несмотря на зной. В городе пахло слезоточивым газом и жженой резиной. Атмосфера была напряженной. Колючая проволока, бетонные блоки, железные вышки, похожие на гигантских насекомых. Подъезжая к блокпосту, водитель бормотал суру из Корана. Солдаты приказали нам выйти, забрали наши документы и обыскали нас. Одного пассажира завели в джип с зарешеченными окнами, остальным разрешили ехать дальше.
Тюрьма была грозным сооружением времен Османской империи, позже использовалась британской, затем иорданской, а теперь израильской армией. Вокруг забор из колючей проволоки и сторожевые вышки. Скоро они покроют ими всю страну, подумала я.