Улица Яффо

– Вообще-то я хотела подождать, пока ты подрастешь. Но ты уже большая и смелая. Когда твоя мама была маленькой, намного меньше тебя, у ее родителей больше не было денег. И чтобы их дочери было лучше, они отдали ее в приют. Ей там было хорошо. У нее всегда была еда. Крыша над головой. Друзья. И вот однажды в приют пришла семья. Твои бабушка и дедушка. И дядя Виктор, он тогда был маленьким. Вообще-то он хотел брата, чтобы вместе играть в футбол, но твои бабушка и дедушка выбрали меня. Знаешь почему? Потому что я еврейка. Потому что они тоже евреи. И с тех пор…

Дрожь прошла по ее телу. Жоэль крепко держала ее за руку. Ей было страшно.

– Мы – семья, ты понимаешь? Можно быть семьей, даже если вы не связаны кровным родством, понимаешь? Главное – любить друг друга.

Жоэль поняла лишь наполовину. Разумеется, они были семьей. Но что означает «кровное родство»? И какое это имеет отношение к спору, который только что произошел?

– Дедушка и бабушка приехали в Тунис из Европы. Европейцы селились повсюду. В Алжире, в Триполи, в Тунисе, все они приплыли по морю, на кораблях. Но я… Видишь, какие у меня темные кудри? Видишь, какие черные? Черные как смола? У твоей мамы нет белой крови.

Жоэль любила дедушку. Она помнила, как ласково он брал ее на руки. Она плакала, когда они сели на корабль и оставили его в Риме. Она помнила, как он махал им, помнила его грустные глаза и белые волосы. И что, он теперь не ее дедушка?

– Но ведь дедушка и бабушка – евреи?

– Да. Там жили европейские евреи и тунисские евреи. Местные жили в Тунисе две тысячи лет, понимаешь? Это от них я происхожу. Они не арабы, но похожи на них.

Жоэль ничего не понимала.

– Их называют мизрахим. Те, что с Востока.

– Но Тунис же на западе!

– Восток – везде, где есть арабы. Помнишь молочника в Маленькой Сицилии, который каждое утро оставлял бутылку молока перед домом?

Жоэль не помнила.

– А помнишь Йехуду в лагере, с которой ты любила играть?

Жоэль кивнула.

– Ее семья – марокканцы.

У Жоэль закружилась голова. Как можно быть евреем и арабом одновременно?

– Тогда я тоже… аравит?

– Нет. Ты еврейка! – выкрикнула Ясмина так, что на них обернулись. Она понизила голос: – В Эрец-Исраэль мы все равны, понимаешь? Ты так же хороша, как и все остальные. Потому что задолго до появления восточных и европейских евреев, много-много лет назад, все евреи жили здесь.

– У них была темная кожа или светлая?

– Темная. Как у меня.

– Но тогда почему те люди обижали тебя?

– Потому что… потому что… Боже мой, теперь это не имеет значения! Главное, что мы все вернулись сюда. Мы снова едины!

Жоэль никогда не видела маму такой одновременно разъяренной и беззащитной. Когда она говорила о своем народе, об изгнании и единстве, то на самом деле говорила о себе. Жоэль взяла мать за руку, желая, чтобы этот вихрь внутри нее улегся и опять настал порядок.

– Но тогда… дядя Виктор вовсе не твой брат?

Ясмина оцепенела. Вытерла слезы, смахнула пыль с ног и встала:

– Ну все, пойдем. Засиделись мы тут. И ни слова папе, понятно?

* * *

Они больше не упоминали об этом, и Жоэль так и не поняла, узнал ли папá о произошедшем. Он никогда об этом не заговаривал. А когда они писали письмо родителям Ясмины в Тунис, не промелькнуло ни намека на то, что они не настоящие бабушка и дедушка. Но с того дня она стала воспринимать мать иначе. В жизни наступает момент, когда ты вдруг видишь в родителях не только отца и мать, а обычных людей, возможно даже детей, которыми они когда-то были. Обычно этот момент наступает позже, когда человек взрослеет. Родители теряют свою ауру непогрешимости, как рухнувшие с небес на землю боги, и мы даже пугаемся, что они столь похожи на нас в своей уязвимости. Но именно это разочарование позволяет взрослеть не в их тени, а рядом с ними. Жоэль впервые почувствовала жалость и сострадание к маме. Как должно быть ужасно, когда родители тебя бросают. В те годы было мало постоянства, все менялось так быстро, но любовь родителей оставалась для Жоэль незыблемым фундаментом, который всегда давал ей уверенность в жизни, даже когда она теряла доверие к миру. Она была ребенком – прыгала с высокого обрыва в море, ловила змею палкой и часами бродила по улице Яффо. Она сидела в кресле в парикмахерской, наблюдая, как ее волосы падают на пол, получала в подарок сладкий бублик в булочной, ела вареники и борщ у русских соседей. Все были ее семьей. Все, кроме арабов, аравим.

* * *