Улица Яффо

На улице Яффо профессией становилось не то, к чему ты готовился, а то, что находил случайно, как монету на тротуаре или подержанное платье на барахолке. Примеряешь, и если хоть чуток подходит, то подшиваешь по своему размеру. Все тут носили одежду с чужого плеча, да и сама улица была с чужого плеча, хотя ее новые обитатели лишь изредка задумывались о том, кому она принадлежала раньше. Для таких размышлений и времени-то почти не было, поскольку война – это действия. Жоэль играла с другими детьми в пустых домах. Иногда они находили старую винтовку или неразорвавшуюся ручную гранату и играли в войну. Евреи против арабов. Поскольку Жоэль была смуглее других, ей всегда приходилось играть за арабов. Каждый день они расширяли свою территорию, обнаружили так часовню, перед которой громоздилась куча крупного мусора, откуда они добывали бесполезные, но интересные штуки; освоили кинотеатр, где крутили диснеевские мультфильмы; забирались в немецкий приют для паломников, дверь и ставни которого были заперты, потому что немцев выслали. За автобусной станцией находилось кладбище с немецкими именами, которые так смешно звучали. Рюдигер, Хайнц, Адольф. А за кладбищем город заканчивался. Если у вас есть машина, сказал кто-то, то за час можно добраться от улицы Яффо до города Яффо. Где растут апельсины.

* * *

Морис был счастлив, устроившись наконец-то на постоянную работу. Грек Джеки привел его в портовый склад и познакомил со своими товарищами. Докеры были крепкими парнями, говорили между собой на смеси ладино и греческого, а с Морисом общались на ломаном иврите. Они не понимали, зачем Хагана прислала им этого худого, тихого человека с нежными руками. Кое-кто даже попытался его поддеть. Заткнись, рявкнул Джеки, это друг Ави. И сразу стало тихо. Ави был героем. Все занялись своими делами. Краны поднимали ящики с кораблей, а докеры переносили их на своих широких плечах на склад. Они пели во время работы, в ритм тому, как их тела становились единым телом, когда груз переходил от одного к другому. Морис чувствовал себя футболистом, которого внезапно, без подготовки, отправили на турнир по гандболу.

– Иди на склад, мы тут сами разберемся, – говорили ему.

Или:

– Помоги лучше парням на корабле, ты здесь только мешаешь!

В перерывах докеры делились с ним едой и расспрашивали, откуда он.

– А, Италия. Откуда?

– Это долгая история. Мы были в лагере для перемещенных лиц в Риме.

Но никто не хотел слушать длинные истории. Они предпочитали короткие ответы.

– Как зовут твою семью?

– Сарфати.

– Как любовницу Муссолини?

– Ее звали Сарфати?

– Она была еврейкой. Разве ты не знал?

– Нет.

– Что ты делал в Италии? Спал, что ли?

– Я… фотограф.

– А.

На этом вопросы прекратились. Откуда человек родом и что он умеет делать – вот и все, что имело значение в порту. Главное – мышцы. Чтобы остановить вопросы, Морис сам принялся расспрашивать докеров, откуда они приплыли. Из Салоников. Джеки, настоящее имя которого было Яковос Казанский, хорошо говорил по-итальянски, потому что его семья бежала из Греции в Италию. А потом эсэсовцы депортировали пятьдесят тысяч евреев из Салоников в Освенцим и Берген-Бельзен. Семья Джеки нашла приют в гостинице на озере Маджоре, принадлежавшей турецкому еврею. Но и там их обнаружили эсэсовцы. Джеки повезло, что в тот день он рыбачил с другом. Когда он вернулся, эсэсовцы окружили отель. Его жена была внутри. Как и двое его детей. Итальянский друг, с которым он ловил рыбу, с трудом удержал его, чтобы Джеки не кинулся к отелю. Он спрятал его в своем доме. Джеки удалось тайно передать письмо в отель. Не волнуйтесь, мы вас вытащим. В ответ он получил письмо от жены. Не волнуйся. Не приходи сюда. Мы в порядке. Через несколько дней Джеки увидел трупы в озере. Всех еврейских постояльцев расстреляли.

– Давайте за работу, ребята, что рассиживаетесь!..

Джеки встал. Мужчины направились к кораблю, в полуденный зной. Морис убрал со стола и вымыл посуду. Он спрашивал себя, что двигало Виктором, когда тот направил его к Джеки и его приятелям. То ли хотел позаботиться о Ясмине и Жоэль, то ли заставить Мориса слушать эти истории. Чтобы не забывал, кто он на самом деле. Немецкий солдат. Гой. Сколько бы хорошего он ни сделал, ему никогда не избавиться от этого клейма. Узнай они правду, убили бы прямо на месте, думал Морис. И никто бы их не осудил. Недавно он прочитал в газете, что какой-то сумасшедший планировал убить шесть миллионов немцев. Ради справедливости. А может, Виктор так намекает, что жизнь Мориса в его власти? Той ночью его настигли образы, что он видел в кинохронике после окончания войны. Груды обуви, очков, человеческих волос. Стыд, вина, которую невозможно простить. В военное время люди делили мир на два лагеря: друзья и враги. Таким, как он, в нем не было места. И хотя ему, как и всем вокруг, хотелось лишь иметь родину для себя и своих близких, Морис все же чувствовал себя шарлатаном. Он никого не убивал. Но он и не потерял никого в войну. Никого, кроме себя прежнего.