Улица Яффо

ООН направила наблюдателей в Хайфу, Тель-Авив и аэропорт Лод [29] для контроля соблюдения эмбарго. В хаосе, царившем на причалах и складах, пробил час бригады Джеки. Морису выпала роль, к которой он совсем не был готов, да и мало кто бы поверил, что он справится, однако оказалось, что он обладает полезным умением водить наблюдателей за нос. Эмиссары ООН в костюмах и галстуках не доверяли грубым парням из Салоник, но спокойствие и серьезность Мориса располагали к нему, внушали доверие. Некоторые люди просто кажутся честными, даже не будучи таковыми. А Морис, кроме всего прочего, еще умел так формулировать, что, не говоря ни слова лжи, он направлял внимание собеседника на какую-то крошечную часть целого, абсолютно правдивую, но совершенно неважную. Он завлекал инспекторов в свои сети, жалуясь на бюрократические заковыки, указывал на ошибки в погрузочных документах и так подробно и со знанием делал обсуждал списки доставленных товаров, что уже никто и заподозрить не мог, будто помидоры, лемехи и тракторы существуют только на бумаге. Видимость маскировала реальность. Пока Морис и инспекторы обсуждали арифметические ошибки и трудности перевода, из гавани выкатывались грузовики с оружием. А это было самое главное. Кто знает, возможно, инспекторы хотели не замечать, из сочувствия или из продажности. К концу войны списки товаров, прибывших из Чехословакии, включали 24 500 винтовок «Маузер», 10 000 штыков, 57 миллионов патронов калибра 7,92 мм, 5895 пулеметов, 250 пистолетов «Зброёвка» [30] калибра 9 мм, 22 танка, 1 миллион противотанковых снарядов, 25 «мессершмиттов», 59 «спитфайров», а также 4184 бомбы весом 2 кг, 2988 бомб весом 10 кг, 146 бомб весом 20 кг и 2614 бомб весом 70 кг. Без этого оружия молодой Израиль не выстоял бы в войне.

Но было кое-что еще более важное, чем контрабанда, – молодые иммигранты, сходившие с кораблей на противоположном пирсе. Многие сразу отправлялись в учебный лагерь, а через несколько недель шли на фронт. Мы приехали не для того, чтобы нас прикончили, говорили они. На этот раз мы сильнее. За короткое время израильских солдат стало больше, чем арабских. Через два месяца израильская армия увеличилась вдвое и продолжала расти.

Ясмина тоже хотела внести свою лепту, как и все на улице Яффо. Жоэль до сих пор помнит весенний день, когда ее мать надела брюки с защипами, сандалии на плоской подошве и облегающую блузку, решительно взяла ее за руку и они отправились на армейский призывной пункт. Это была маленькая прокуренная комнатка на первом этаже белого здания, забитая людьми. На стенах висели плакаты с изображением женщин, которые выглядели так, как хотела бы выглядеть Ясмина: короткие песочные брюки, рубашки хаки, красные косынки. Она была раздосадована тем, что Виктор устроил на работу только ее мужа. Ей не хотелось оставаться в стороне в этот судьбоносный час. Взяв Жоэль за руку, она встала в очередь мужчин и женщин, которые курили и проклинали египтян, бомбивших Тель-Авив. Вот же, эти фараоновы потомки.

– Когда родились? – спросила женщина-солдат, сидевшая за столом. Она точно сошла с плаката, разве что была чуточку постарше.

Настоящая сабра, подумала Жоэль, завидуя ее форме.

– Тысяча девятьсот двадцать третий.

Женщина заполняла формуляр, не поднимая глаз.

– Где?

– В Тунисе.

Тут она подняла голову. Внимательно оглядела Ясмину.

– Черная, – пробормотал кто-то позади нее в очереди.

– Я итальянка.

– Не похожа.

– Вот моя карточка иммигранта. И мой паспорт. Вот. Смотри. Республика Италия.

Женщина пролистала документы.

– Мы недавно приехали, муж и я.

Женщина в форме равнодушно отогнала муху. И тут Жоэль услышала слово, которое пробормотал один из людей в очереди позади них. Худшее слово, которое можно было сказать в те дни. Аравит? Она арабка?

Жоэль не поняла, кто первым затеял спор, женщина, мама или мужчина позади, и самое главное – почему? Внезапно все уже орали слова, которые Жоэль никогда не слышала. Ясмина схватила Жоэль за руку и буквально выдернула ее на улицу. Она почти тряслась от ярости, споткнулась, огрызнулась на прохожую, случайно оказавшуюся на пути. Когда они достаточно далеко отошли от призывного пункта, Ясмина села на бордюр, спрятала лицо в ладонях и заплакала.

– Что случилось, мама?

Жоэль была в смятении. Ее мать всегда была сильной – на корабле, в лагере… а теперь одного слова оказалось достаточно, чтобы так огорчить ее? И к тому же это слово было неправдой.

– Но мы же не арабы?

– Конечно, нет!

Ясмина обняла Жоэль, но слезы не переставали катиться по ее лицу. Она стыдилась плакать на улице, но то, что рвалось наружу, было сильнее ее.

– Мы йегудим, слышишь? В нашем государстве мы все равны. Неважно, откуда мы родом. Это сказал Бен-Гурион!

– Да, мама. Не плачь.

– Милая моя. Я должна тебе кое-что рассказать.

Ее голос сделался твердым, что одновременно успокоило и напугало Жоэль. Она чувствовала, что сейчас услышит что-то очень серьезное.

– Что?