Улица Яффо

– Нет. Мой отец не был сионистом. Он хотел, чтобы мы все остались в Тунисе.

– Тогда почему? Были проблемы с арабами?

– Я не бежала ни от нацистов, ни от арабов. Я убежала от своей матери.

Розенштиль с интересом посмотрел на нее. А Ясмина с удивлением поняла, что ей совсем не стыдно говорить об этом. Да, это ее предательство, но она его признает. И она никогда не простит мать.

– Обещаете, что никому не расскажете?

– Обещаю.

– Клянетесь?

– Если вам так угодно.

Ясмина встала, затем снова села, на этот раз ближе к нему, чтобы говорить очень тихо. И принялась рассказывать о той ночи, когда они прятались от нацистов – Виктор и Ясмина. Которые называли себя братом и сестрой, хотя были ими только на бумаге. Прятались на ферме, в сарае, зарывшись во влажное сено. В ту ночь, когда Морис, который тогда носил имя Мориц и серую форму вермахта, случайно увидел их в окно. Ее испуг, его молчание и немое согласие. Она не подала вида, чтобы Виктор ничего не заметил и не наделал смертельных глупостей. Ее тело сплавилось с Виктором в единую волну, но глаза были устремлены на свидетеля – неподвижно, внимательно и благодарно, и она знала, что он ее не предаст. И самым странным в этой встрече было то, что она видела себя его глазами, как будто им снился один и тот же сон. Ее руки в лунном свете, обвивающие спину Виктора, его худое тело, которое по-звериному двигалось на ней. И белки глаз Ясмины, внезапно вспыхнувшие в темноте, когда ее взгляд встретился со взглядом незнакомца. То был единственный раз, когда они с Виктором любили друг друга.

– С той ночи у Жоэль два отца, – сказала она.

Розенштиль молчал.

– А в моем сердце пролегла трещина. И муж хочет ее заделать. Починить, как сломанное радио. Чтобы оно не развалилось. Не понимая, что я этого совсем не хочу.

– Чего же вы хотите?

– Перестать быть фальшивой.

– Кто же сказал, что вы фальшивая? Ваша мать?

– Когда она узнала, от кого я беременна, она возненавидела меня. Виктор был ее единственным сыном. А я? Внезапно я перестала быть дочерью. Превратилась в ведьму, соблазнившую сына. Как будто Виктор тут ни при чем. Как будто он не желал меня!

– И что же вы сделали тогда?

– Мне пришлось стать покорной, чтобы она не выгнала меня из дома. Я родила ребенка. Я защищала его от соседских сплетен. И единственный, кто искренне полюбил малышку, был Морис. Поэтому я ушла с ним.

– Ваш Морис – настоящий человек.

– Да, но как вы не понимаете? Он хочет, чтобы я стала нормальной. Он не любит этот разлом во мне. Он его пугает. И я уже не знаю, где правильная Ясмина, а где фальшивая. Я стараюсь как могу, чтобы нормально жить. У меня получается. Я работаю с утра до вечера. Но потом, ночью… Во сне я вижу вещи… нет, скорее, чувствую их… О которых не могу ему рассказать. Это злые, дурные создания, они выходят из домов и рыщут по улицам, даже не совсем люди, а скорее волки, воющие на луну. Они совершают такое, чего нужно стыдиться. И знаете что? Я их не боюсь. И мне жутко хочется совершать то же самое! Но это ужасно.

– Почему?

– Потому что тогда я все разрушу. А я должна защищать моего ребенка.

– От чего?

Вдали, за спящими домами, из гетто донеслись призывы муэдзина.

– От света дня, – ответила Ясмина.

Неожиданно перед ними возник Морис. Ясмина не заметила его приближения. Розенштиль встал, чтобы поздороваться. Но Морис сделал вид, будто не заметил его.

– Пойдем домой, – сказал он.

Глава 26

Палермо

Рука Жоэль на столе, на фотографиях. Пигментные возрастные пятна, пальцы в кольцах, а под ними – девочка на улице Яффо, которая нахально щурится на солнце. Со школьным ранцем. По черно-белой фотографии я не могу определить, синий он или коричневый. Жоэль встает, нежно целует меня в щеку и говорит: Laila tov [46]. Ее голос ломается. Старая Жоэль идет спать, оставляя меня наедине с юной. Эхо ее истории витает между стенами. Порывы ветра бродят по дому. Рассказ Жоэль похож на дорогу, ведущую в ночь, где тебя ждут неожиданные повороты и развилки, пока ты не теряешь все ориентиры. Мне не удается связать его со следами рассказа Элиаса. Следы их семей не сходятся. Хотя пересекаются. Хотя родственны друг другу. Бывает, что кровные родственники чужды друг другу. А бывает, капризная судьба связывает вместе незнакомцев – как проклятие, как рок.

* * *

Меня охватывает острое беспокойство. Смотрю на мобильный. Элиас так и не ответил. Я звоню ему. Он еще не спит.

– Элиас?

– Нина.

Его голос кажется знакомым и близким. И каким-то более доступным.

– Не могу спать.

– Я тоже. Что вы делаете?

Я не могу выдать Жоэль. Не могу признаться, что она обратилась в полицию.

– Мы нашли фотографии. Из Хайфы.