Улица милосердия

Клаудия помедлила в вестибюле, уставившись на дверь. Она представила, как дверь снова открывается и из ниоткуда появляется Тимми в своих бейсболке и футболке поверх лонгслива. Что бы она тогда ему сказала?

В этот момент она услышала на лестничной площадке шаги. Низенькая круглая женщина сражалась с доставкой – необъятной корзиной с фруктами, завернутой в прозрачную желтую пленку.

– Вам помочь? – спросила Клаудия.

– Но-но, я держу. Не могли бы вы взять сумки? – Женщина кивнула в сторону двух больших пакетов с продуктами, стоявших на площадке.

Клаудия взяла пакеты и пошла за ней наверх. Дверь квартиры на втором этаже была распахнута, играло радио. В коридор тянулся запах готовки, кумина и, наверное, чеснока. У Клаудии беспощадно скрутило желудок. Она ела всего час назад и уже истекала слюной, как оголодавшая собака.

– Сейчас, я вот это занесу, – сказала соседка. Латиноамериканка, наверное. Речь с акцентом. – Обождите, я сейчас.

Клаудия ждала в коридоре – сама не понимая зачем, – пока женщина не вернулась. Она забрала у Клаудии пакеты и поставила их за дверь.

– Спасибо. Раньше мне Тимми помогал. Всегда носил мои вещи. Я слышала, вы о нем спрашивались. – Ее взгляд задержался на животе Клаудии. – Я вас видела раньше.

Клаудия почувствовала, как у нее вспыхнуло лицо.

– Никуда он не уезжал, – сказала соседка. – Он в тюрьме.

Желудок Клаудии застонал в голос.

– В тюрьме… – повторила она. – Вы уверены?

– Так говорят. – Соседка вскинула руки ладонями вверх: что поделать? – Я знала, чем он промышляет, но он не был плохим человеком, знаете? Мне он нравился.

– Мне он тоже нравился, – сказала Клаудия.

ОНА МОГЛА БЫ РАЗЫСКАТЬ ЕГО, ЕСЛИ БЫ ЗАХОТЕЛА. Пришлось бы приложить усилия, но она смогла бы. Она не знала ни его фамилии, ни возраста, ни где он был, ни как долго, но ответы на эти вопросы существовали, а значит, их можно было найти.

Когда она думала о нем, что случалось нечасто, она вспоминала, как они разговаривали, опосредованно вели беседы с помощью телевизора. Она запросто могла представить его в своем детстве на продавленном диване между Деб и приемышами. В своих мыслях она выделила ему собственный поднос, бумажную тарелку и пластиковый стакан с колой. Если взглянуть на это так, казалось, что он был с ней всю жизнь.

Он был ее человеком.

Они не были влюблены друг в друга, да и не могли, но на некоторое время он стал для нее домом. В тот жуткий год после смерти матери она ходила не куда-нибудь, а именно к нему.

И фонарь у него на крыльце всегда горел.

ТИММИ БОЛЬШЕ НЕ БЫЛО. В ОСОЗНАНИИ ЭТОГО ФАКТА была какая-то сила. С этим знанием все становилось возможным. Она не могла представить, каково было бы иметь ребенка вместе с ним. Все, что она могла представить, это как она справляется со всем сама. Так же, как делала ее мать.

Когда она забеременела, перед ней встал выбор; и правда, которую никто не хотел слышать, заключалась в том, что этот выбор не был инстинктивным или очевидным.

А с беспомощных какой спрос?

Это была не ее вина. Просто так случилось.

ЗА НЕДЕЛЮ ДО ДНЯ БЛАГОДАРЕНИЯ, КОГДА ЕЕ БЕРЕМЕННОСТЬ УЖЕ БЫЛА заметна невооруженным глазом, Клаудия поехала в Клейборн. В кои-то веки телефон Николетт работал. «Я заеду в субботу после обеда», – сказала она автоответчику, но не сказала зачем.

Они сели за кухонный стол. Николетт сдвинула в сторону стопку рекламных писем, каталогов, неоткрытых конвертов со счетами, детскую раскраску. Клаудия достала из сумки лист бумаги.

– Что это? – спросила Николетт.

Клаудия глубоко вдохнула запах всего своего детства: сигареты и освежитель воздуха.

– Право собственности на трейлер. Теперь он твой. Мама… – сказала она как бы пробуя фразу на зуб, – хотела бы, чтобы он был твоим.

Это решение показалось ей совершенно очевидным сразу же, как только она его приняла. Ни секунды в своей жизни она не хотела быть владелицей трейлера, в котором она ни за что не стала бы жить, но не смогла бы и продать, даже если бы получилось. Консервная банка, пятнадцать метров в длину, пять в ширину – дом, который устроила для них ее мать. Его рыночная стоимость приблизительно равнялась нулю. Ценность этого трейлера невозможно было измерить в долларах. Тут требовалась другая измерительная система; валюта, которую Клаудии нужно было придумать самой.

– Здесь только трейлер, – пояснила она. Земля ее деда, на которой стоял трейлер, принадлежала его единственному живому ребенку, тете Дарлин. – Не думаю, что у нее есть на эту землю какие-то планы, но это вы решайте между собой.

Николетт внимательно прочитала бумагу.

– Убери ее в надежное место, ладно? Лучше ее не терять. – Клаудия окинула взглядом царивший в трейлере хаос.

«Сними банковскую ячейку», – подумала она, но не сказала.

– У меня для тебя тоже кое-что есть. – Николетт поднялась с кресла и принесла из гостиной пластмассовую корзину для белья. – Дарлин сказала, у тебя будет девочка.