Улица отчаяния

Я видел небольшой кусочек парка, а за ним – пологий холм, негусто поросший высокими кленами и вязами. Слева на фоне темной листвы парка виднелся краешек циркового шатра, полоскались по ветру цветные вымпелы. Было уже под вечер, и по другую сторону дома, на веранде, играл цирковой оркестрик; время от времени ветер бросал в окно обрывки музыки.

На залитом солнцем холме среди деревьев проглядывали фигурки гуляющих людей, резко обрисованные предзакатным, быстро меркнущим светом. А затем я увидел, как очередной порыв ветра шевельнул деревья и с них посыпались яркие, сверкающие листья, как капли золотого дождя с озаренных солнцем облаков, как драгоценные конфетти, брошенные чьей-то невидимой рукой на свадьбе неведомых древесных духов. У меня отвалилась челюсть; я стоял и смотрел, смотрел…

Глава 7

– Слушай, Джим, а чего это тут сегодня какой-то странный запах? Ну вот точно чем-то пахнет.

Чем-то. Голубиным пометом и собачьим дерьмом, собачьей блевотиной, собачьей мочой и кэрри. Это если не считать…

Вчерашний вечер прошел совершенно бездарно; два часа кряду я вынюхивал и выискивал, подметал и подтирал, отмывал и отшкрябывал. Голубь мне так и не дался, время от времени этот мелкий поганец давал о себе знать тоскливым, потерянным воркованием, доносящимся откуда-то сверху. Для защиты вертушки от дальнейших бомбардировок я водрузил над ней раскрытый зонтик, надо не забыть поискать завтра в специальных магазинах настоящую крышку. У меня была такая – до той ночной пьянки, когда мы с Крошкой Томми провели серию экспериментов по выяснению относительных аэродинамических характеристик объектов более-менее правильной округлой формы, имеющих снизу что-нибудь вроде выемки.

Тарелки вели себя в полете вполне прилично. Шляпы по большей части тоже. Плексигласовые крышки от виниловых вертушек – не очень.

Измазанный мною половик и обосранная голубем простыня отправились на помойку (к счастью, у меня имелся целый тюк румынского постельного белья). Сперва я думал их постирать, но оказалось, что сразу этого сделать нельзя: моя шинель и так-то не сверкала чистотой, а ночные танцы на недоделанном виадуке с последующими приключениями плюс необузданная страсть этого засранца собачьего привели ее в окончательно непотребное состояние. Поэтому я закинул шинель в мощную промышленную стиральную машину чешского производства и оставил их выяснять, кто кого.

У меня нет ни пальто, ни теплой куртки, так что заменить временно отсутствующую шинель было нечем, да и то, что я видел за окном, отнюдь не располагало к прогулкам. Серое, низко нависшее небо то безжалостно хлестало город мелкой ледяной крупой, то посыпало тяжелым мокрым снегом. В такую погоду хороший хозяин… и т. д.

К тому же я надеялся, что сегодня мое утреннее одиночество нарушит не этот мерзопакостный голубь, а существо не в пример более приятное.

Я лежал на боку, подперев голову рукой, и завистливо смотрел, как Бетти курит.

Посткоитальная сигарета, вот ее-то мне особенно не хватает. Каждый раз, когда Бетти лезет в пачку, я думаю: ну, одну, и все. Ну что там какая-то одна сигарета, что в этом страшного, твоя совесть не станет возникать… но потом я вспоминаю о неизбежных последствиях. Эта самая, с большого «В», снова поднимет свою змеиную голову и потребует воздаяния.

– Ага. Я тут вчера вывалил на пол кэрри, – сказал я, стараясь расходовать драгоценную истину по возможности экономно.

– Терпеть ненавижу кэрри, – сообщила Бетти и сладострастно затянулась. – А вот мой Джек, он бы ел их на завтрак, и на обед, и хоть когда. От него этой гадостью за милю несло; ну, вообще-то от него сивухой несло, но если не сивухой, то ею.

Она глубоко затянулась и задержала дым в легких, получая от этого очевидное удовольствие; я мужественно отглотнул набежавшую под язык слюну. Когда Бетти затягивалась, с ее груди соскользнула простыня; я увидел розовые соски и приветливо им улыбнулся. Бетти проследила за моим взглядом, укоризненно сказала: «Ну, ты что!» – и подтянула простыню повыше.

Бетти на удивление строго придерживалась некоторых ограничений. Она ни за что не разденется у меня на глазах, а когда садится в кровати, то непременно прикрывает грудь простыней. Я нахожу это забавным, почти пикантным, но считаю за лучшее держать свое мнение при себе. Она навещает меня на этой колокольне уже два с половиной года, по два-три раза в неделю, что весьма благотворно сказывается на моем душевном здоровье. Помогает мне сохранить мое либидо в мирно побулькивающем состоянии, не дает ему бурно кипеть и скидывать крышку. Я испытываю к Бетти самые нежные чувства, но ничуть на ее счет не обманываюсь. В ее сердце не больше нежности и прочих романтических глупостей, чем в кассовом аппарате.