Улица Пратер

Мне вдруг стали почему-то противны и толстая Бергерша, и этот Тушек, и эта соседка Паткаи, беспрестанно крутящая ручки радиоприемника. Даже мама с ее испуганно-растерянным взглядом раздражала меня. И зачем было нам сюда приходить? Лучше бы мы пошли к Олам. Старший Ола, когда я с ним встречаюсь на лестнице, обязательно заговорит со мной, спросит о работе. Не свысока, как многие взрослые с детьми, а с истинным интересом. И сын его Фери. Совсем не чета усатому Ферко! Учится в Советском Союзе на инженера, государственный стипендиат. Всегда приветливый, прямой, с ним я люблю побеседовать. Он как раз дома, на каникулах. Он — не Тушек. Он-то уж не скажет, что, мол, я — маленький человек, мое дело сторона. Мол, я — не из первых рядов. И его сестренка Жужа не скажет. Между прочим, она мне немножко нравится, эта Жужа, смуглая, с косым разрезом глаз, слегка смахивающая на кореянку. А тут сиди у этих Бергеров, слушай, как они все ноют. Вскоре мне так надоело их нытье, что я, улучив подходящую минуту, выскользнул незаметненько за дверь бергеровского рая. «Пусть, — думаю, — пока мама сидит здесь, радио слушает, с соседями беседует, я лучше сестер поищу. Может, даже домой их приведу».

По правде говоря, я и сам не знал, где я их буду искать. Просто такое тщеславное желание у меня было, ну и еще мысль одна все в голове вертелась: все же я мужчина в доме, надо что-то делать, не сидеть же сложа руки?

А на Большом Кольцевом проспекте жизнь кипела ключом. Если сравнивать с человеческой температурой — градусов на сорок с лишним. Сбивались в кучки, что-то обсуждали, спорили, толпились у воззваний на стенах. Продавцы газет выкрикивали со всех сторон: «Иродалми уйшаг»![5]Экстренный выпуск!»

Но прохожие большей частью не понимали, что происходит, и выжидали, что же будет дальше. На проспекте Ракоци молодые ребята вроде меня слушали громкоголосых ораторов, окружив их тесным кольцом. Я подошел к одной кучке, прислушался, что там выкрикивал выступавший. Это был слегка лысеющий мужчина лет сорока — среднего роста, но плечистый, в клетчатой рубашке, сером пиджаке и хромовых кавалерийских сапогах. Говорить он, видно, умел: слушали его внимательно, густо облепив со всех сторон, словно мухи кусок меда.

— Вы имеете право требовать, — часто повторял он, и его резко выступавшая вперед нижняя челюсть как бы отщелкивала фразу за фразой.

И снова, будто припев к песне, повторяющиеся слова: «Вы имеете право на то… вы имеете право на это…» Снова щелкает его челюсть, как почтовый штемпель, гасящий марки на письмах, выбрасывает одну и ту же фразу: «Вы имеете право…» Но у его слов какой-то опьяняющий захватывающий ритм, и вот уже загораются глаза у стоящего рядом мальчишки, другой разевает рот от удивления. И я, Андриш Йовольт, узкоплечий парнишка с прической «под ежа», вдруг чувствую, как я поднимаюсь над самим собой…

Правильно говорит этот плечистый дядя в клетчатой рубашке: разве порядок, когда в цеху мною все только командуют! А старик, дядя Шандор, он уже сколько раз ругал меня за всякую испорченную деталишку. Ругал меня, у которого, оказывается, вон сколько разных прав!

Я слушал, упиваясь его словами, а в голове моей уже шумело и кружилось, как после стакана вина.

«Значит, зря я считал себя до сих пор сопливым мальчишкой, — думал я. — Никем и ничем! А кто в этом виноват?»

Вокруг меня галдели, выкрикивали каждый свое.

Вдруг по толпе будто вихрь пронесся. По Большому Кольцевому проспекту промчалась машина «скорой помощи». В толпе заговорили: «У Дома радио стреляют». Я почему-то подумал, что сестры мои тоже там, и кинулся к радиостудии. Чтобы пробиться сквозь толпу, мне то и дело приходилось пускать в ход локти. Но перед глазами у меня неотступно стояло печальное лицо матери. Нет, не могу я вернуться домой без Хенни и Агнеш.

Каким-то чудом мне удалось пробраться в узкий переулок и там, извиваясь, я все же проталкивался вперед. И теперь я уже понимал, что все мои попытки найти сестер напрасны: тут же яблоку негде упасть. И вообще все это людское скопище — настоящий ревущий, кричащий ад. Да еще где-то время от времени возобновлялась стрельба. Я уже рад бы выбраться назад, но было поздно: людская масса тащила меня вперед, за собой.

Толпа здесь состояла не из молодых ребят, а из таких же типов, что на площади Ракоци разъясняли нам наши права. Откуда же у них оружие?

Я уже был недалеко от Дома радио, когда меня чуть не ранило. Пуля прошила штанину и, как мне сразу показалось, впилась в ногу. Я от страха чуть сознание не потерял. Не знаю уж как, но я вдруг очутился на какой-то сравнительно тихой улочке. Там я, едва держась на ногах, попробовал выбраться из толпы. По лицу, по шее и спине у меня ручьями лился холодный пот. Здорово я перепугался. Все, что творилось на улице, доходило до моего сознания через какую-то пелену, а сам я уже больше не думал ни о маме, ни о сестренках и вообще ни о чем и ни о ком.

«Как бы поскорее добраться до дому», — стучало в голове.