Улица Пратер

Шатаясь, плелся я домой. Мне было теперь не до того, чтобы глазеть по сторонам. Но даже издали я увидел, как кое-кто из толпы грозил кулаками.

Меня от одного их вида мутить начало. Я почему-то вспомнил своего отца, красногвардейца девятнадцатого года.

«Что бы сказал он обо всем творящемся сейчас?» — спросил я себя.

Уже близилась полночь, когда я наконец добрался до дому. К счастью, Агнеш к тому времени тоже вернулась. Но мама все равно сидела на кровати вся заплаканная, потому что о Хенни не было по-прежнему ни слуху ни духу. До двух часов ночи прождали мы ее и, так и не дождавшись, стали укладываться спать. Но я был так возбужден, что сразу уснуть все равно не смог. Подойдя к Агиной кровати, я шепотом спросил сестренку:

— Как ты думаешь, что теперь будет?

— Будет лучше.

Я стоял, прислонившись к стене, и пробовал привести в порядок свои мысли.

— Вот уж не знал, что тебе до сих пор плохо было! — сказал я.

— Будущее мое — совершенно неясное. Еще неизвестно, примут ли меня в университет. У меня не пролетарское происхождение. Ведь наш с тобой отец был учителем! Интеллигентом!

— Да, — повторил я, — да, наш отец…

У меня снова заныло сердце, и я пристально посмотрел на круглолицую Аги, на ее курчавые волосы, карие глаза. Потому что говорили, что она изо всех нас больше других лицом походила на отца.

— Как ты думаешь, что сказал бы он сейчас, будь жив? — нерешительно произнес я. — Как ты думаешь?

Аги ответила не сразу, а я, не дожидаясь ее ответа, выпалил полные тревоги и отчаяния слова:

— Думаешь, он сейчас сидел бы у приемника и ловил «Голос Америки»? Чтобы узнать от них, как нам поступить? Или посоветовал бы нам взяться за оружие и разрушить, сжечь в огне все, что мы сами, своими руками, построили? Думаешь, он назвал бы своими друзьями тех, кто еще вчера были нашими врагами, а вчерашние друзья сегодня стали бы его врагами? Думаю, ему повезло: не довелось ему дожить до этого позорного дня!

У Агнешки из глаз полились слезы, она зажала руками уши и истошным голосом закричала:

— Перестань! Сейчас же перестань! Слушать тебя противно! Неужели ты ничего не видишь? Глаза-то у тебя есть? Мы только против ошибок. Можешь ты это понять, Андриш?

— Да, — отвечал я, — наверное, все так и есть. Только странно как-то все у вас получается.

Я еще постоял некоторое время, подпирая спиной стенку, но ничего умного в голову мне не пришло. Я вернулся к себе в комнату и лег спать.

Есть у нас старые стенные часы, мелодично отбивающие каждые полчаса. До трех утра слышал я их бой. Вертелся с боку на бок, весь был в испарине.

«Хорошо Агнешке, — сказал я себе. — Получит аттестат, а там бог весть что у нее в голове. Хенни — та у нас вообще «специалист по классической филологии». Честно говоря, я и не знаю, что это такое. А мне, разве мне разобраться в происходящем с моими восемью классами? Подручному из столярной мастерской. Лучше уж не ломать понапрасну голову».

3

Так в полудреме промучился я до рассвета и только под утро забылся во сне. Будто в яму провалился. А проснувшись, долго не мог понять, где был сон, где — мое воображение, а где — явь. Одно я сообразил сразу: то, что началось в городе вчера, продолжается и сегодня. Выглянув в окно из квартиры соседей, я заметил, что улица наша пустынна. Гражданским запретили выходить из домов, по мостовой с грохотом проносились только военные грузовики да оглушительно лязгали гусеницами танки.

Я глазел из окна, бегал слушать радио. В конце концов объявили: премьер-министром назначили Имре Надя. Я уже решил: ну вот теперь все успокоится. Но по-прежнему в городе было тревожно. На соседних улицах, с каждой минутой все усиливаясь, снова загремели выстрелы.

А Хенни домой так и не вернулась. Мама, правда, больше не плакала и казалась нам даже слишком спокойной, словно прошедшая ночь закалила ее. Она все время ходила за нами с Агнешкой по пятам, и когда, услышав по радио об отмене комендантского часа, я схватился было за пальто, она преградила мне путь:

— Ни шагу из дому! Ни ты, ни Аги! А не послушаетесь, запру на замок. Мужа потеряла, дочь старшая бог весть где! Хватит с меня. Пока будет длиться эта кутерьма, объявляю вам всем домашний арест.

Она была так взволнована, что я даже и не посмел спорить с нею. Агнеш тоже. Повернулись мы с ней от порога, уселись читать, слушать радио. Но ничего не лезло в голову.

Я слушал сразу все: радио, перестрелку на улице, забегавших сообщить последние новости соседей и какую-то трескотню, по временам доносившуюся с крыши над нашими головами. И мало-помалу меня начало мутить от этого шума и гама.

…Денег у нас в семье немного. Сначала я подумал, может, в этом и есть причина всех бед? Но потом прикинул: на заводе многие зарабатывают вполне достаточно. И все равно лысый Бенкё, например, вечно недоволен:

— Не хватает денег даже на жизнь.

— И не хватит, если пропивать, — возражает ему дядя Шани. Он прав: лысый Бенкё любит это дело.

— Что, уж и от вина мне отказаться?