Улица роз

Мэрилин про себя улыбнулась — она оказалась права. Если бы был хоть один шанс, что Джон появится здесь, она бы не рискнула прийти. Она не хотела давать ему знать о своей беременности.

Фотографии были развешаны от потолка до пола, помещены в рамки, каждая подписана и пронумерована.

Переходя от одной работы к другой, Мэрилин остановилась, чтобы восхититься его снимками, на которых была изображена природа. Поле с голубыми цветами, а на заднем фоне горная река. Все было настолько красочно, что у Мэрилин перехватило дыхание. Несколько уголков заснеженного полуострова Олимпик, на переднем плане чистые воды залива Пьюджет-Саунд — и все это отражало величавость гор.

Следующая серия фотографий демонстрировала новую сторону творческой манеры Джона. Эти фотографии — черно-белые — были сделаны возле пристани. На одной из них туман раннего утра частично скрывал судоверфь флота. Парусные шлюпки, прикрытые туманом, будто пеленой, устремили мачты прямо в удивительное небо. Картина была восхитительной, умиротворяющей и немного мистической.

Второй снимок, на который посмотрела Мэрилин, был абсолютно не похож на те работы Джона, что она видела ранее. В углу висела записка, в которой говорилось, что работа не предоставлена на продажу. Мэрилин остановилась и смотрела на фотографию женщины на краю пирса, смотрящей на бухту. Снежные пики гор можно было различить и на расстоянии. День был солнечным, и женщина стояла спиной к камере. Она поднялась на цыпочки, опершись о перила, и подкидывала в воздух попкорн для чаек. Птицы подлетали к ней, размахивая крыльями.

Значит, теперь Джон фотографирует и людей. На мимолетную секунду Мэрилин задалась вопросом, кто же эта женщина, завладевшая вниманием Джона, и почувствовала неожиданный и нежеланный приступ ревности.

Мэрилин изучала фотографию, и ее охватили двойственные эмоции при мысли о его быстро менявшихся пристрастиях. Не нужно было видеть лицо женщины, чтобы понять — она испытывала обычную радость от кормления птиц. Мэрилин и сама кидала чайкам попкорн, поэтому прекрасно знала, насколько весело это может быть. Она стояла на том же пирсе и…

Минутку!

Это была не просто женщина — это была она! Джон сфотографировал ее на пирсе. Она торопливо перешла к следующему снимку и с облегчением поняла, что оказалась только на одной фотографии.

Садясь на паром в Бремертоне, Мэрилин поняла, что ее настроение упало. Эта единственная фотография сказала ей больше, нежели она хотела знать. Джон видел ее на пристани, но она сама представления об этом не имела. Когда? Это точно произошло после их встречи на Рождество — вероятно, в марте, если судить по пальто, которое на ней надето. Мэрилин отправлялась кормить чаек несколько раз во время своего обеденного перерыва, и он, очевидно, увидел ее. Тот факт, что он сделал эту фотографию — его единственный снимок человека, — говорил о том, что он действительно испытывал к ней чувства. Может, все еще испытывает. И все же она не могла позволить себе ответить на эти чувства, не могла отреагировать на свое глубокое влечение к нему. Просто не могла!

Вместо того чтобы направиться домой, Мэрилин удивила себя и поехала к матери. Грейс на кухне занималась готовкой. Недавно у нее появилась привычка приготавливать, замораживать и хранить все то, что ей может потребоваться на следующие шесть дней — до следующего воскресенья, когда цикл начинался заново.

— Я пробую несколько новых рецептов, — сказала Грейс дочери, раскладывая овощи, банки и другие ингредиенты на столе. — Ты поужинала?

— Пока нет. Я все еще не могу отойти от позднего завтрака. — Ее аппетит пропал, но причиной тому были беспокойные мысли, а не проблемы с желудком.

— В чем дело? — спросила ее мать.

— Почему ты думаешь, будто что-то случилось? Сегодня День матери, и я хочу побыть с тобой. В этом ведь нет ничего плохого?

Грейс оторвала полоску фольги и накрыла маленькое блюдо с запеканкой, которое только что вытащила из духовки.

— Знаешь, не воспринимай мои слова в штыки, но твой голос звучит оборонительно.

— Может, мне просто надо поехать домой.

И правда, не стоило ей приезжать к матери — Грейс видела дочь насквозь.

— Ты встретила его? — шокировала Грейс вопросом Мэрилин.

Мэрилин не надо было спрашивать, о ком именно идет речь.

— Нет, — ответила она. — Нет.

Для большей убедительности она покачала головой.

Грейс поставила на плиту чайник. Похоже, каждый раз, когда им предстоял серьезный разговор, мать заваривала чай. Это говорило о том, что Грейс считает предстоящий разговор серьезным, требующим внимания.

— Мам…

— Садись и не спорь со мной, — оживленно проговорила Грейс.

Она выдвинула кухонный стул и махнула рукой, указывая Мэрилин на него.

К сожалению, слишком быстро чай был приготовлен и чайник поставлен в центр стола.

— Ты уже знаешь, что я была беременна, когда мы с твоим отцом поженились.

Мэрилин знала это и не была заинтересована в ответе — поженились бы ее родители, не будь мать беременна.

— В те времена необходимо было играть свадьбу.

— Времена меняются, — напомнила матери Мэрилин.