Следующие двадцать минут Талли занималась тем, что всегда умела делать лучше всего: разговаривала с людьми. Минут через шесть-семь она обрела почву под ногами и вспомнила то, чему ее учили. Она слушала и задавала вопросы, которые могла бы задать этим людям в любой самый обычный день. Она понятия не имела, правильные ли это вопросы и всегда ли она стоит так, чтобы Матт мог снять ее в выгодном ракурсе, но после третьего интервью оператор перестал давать ей указания и предоставил действовать самой. Талли чувствовала себя великолепно. Люди раскрывались перед ней, делились с ней своими чувствами, поверяли свои страхи.
— Хорошо, Талли, — произнес за спиной девушки голос Матта. — Все. Мы сняли репортаж.
И толпа тут же рассыпалась.
— Я сделала это, — прошептала Талли, и ей тут же захотелось прыгать и кричать. — Какая удача!
— Ты все сделала хорошо, — похвалил Матт, одарив Талли улыбкой, которую она никогда не забудет.
В считаные секунды он собрал оборудование и забрался в фургон.
Талли была невероятно возбуждена.
И тут она увидела знак палаточного городка.
— Сверни здесь, — сама не понимая, что делает, попросила Талли.
— В чем дело? — удивился Матт.
— Моя мама… она путешествует. И остановилась в этом кемпинге. Дай мне пять минут поздороваться с ней по-быстрому.
— Я пока перекурю. Это даст тебе минут пятнадцать. Но потом нам придется поторопиться.
Фургончик остановился возле стойки администрации кемпинга.
Талли обратилась к дежурному за стойкой с вопросом о своей матери. Мужчина кивнул.
— Номер тридцать шесть. И скажите, что ей пора платить, когда ее увидите.
Шагая по дорожке в глубь леса, Талли несколько раз была готова повернуть обратно. Талли не видела свою мать и не говорила с ней с похорон бабушки, и хотя Талли стала в восемнадцать лет душеприказчиком бабушки и отвечала в том числе за выплату ежемесячного содержания матери, она ни разу не получила от нее ни строчки благодарности за переведенные деньги. Только приходили иногда открытки, сообщавшие, что Дороти переехала и деньги надо слать по новому адресу. Последним был адрес палаточного городка в Йелме.
Талли увидела мать с сигаретой в зубах возле туалетных кабинок. На ней были грубый серый свитер с индейским орнаментом и брюки, похожие на пижамные. Дороти выглядела как заключенная, сбежавшая из женской тюрьмы. Годы не прошли даром для ее красоты, впалые щеки избороздила сеточка морщин.
— Привет, Облачко, — сказала Талли, подойдя поближе.
Ее мать затянулась и медленно выдохнула дым, глядя на Талли из-под полуприкрытых глаз с припухшими веками.
Талли увидела во всех удручающих подробностях, как ужасно выглядит ее мать, как состарили Дороти наркотики. Ей ведь не было еще сорока, а можно было дать пятьдесят. Глаза ее, как обычно, казались стеклянными, взгляд был несфокусированным — типичный взгляд наркомана.
— Я здесь по заданию группы новостей канала Кей-си-пи-оу.
Талли старалась, чтобы в ее голосе не звучала гордость. Она отлично знала, что от матери не стоит ожидать одобрения, и все же во взрослой Талли Харт по-прежнему жила маленькая и жалкая одинокая девочка, которая исписала двенадцать тетрадей, чтобы в один прекрасный день ее мама могла прочесть их и понять, что может гордиться своей дочерью.
— Это был мой первый репортаж для эфира. Я ведь говорила тебе, что когда-нибудь меня покажут по телевизору.
Тело матери едва заметно раскачивалось, словно в воздухе звучала музыка, слышная только ей одной.
— Телевидение — опиум для народа.
— Ну что ж, если кто и разбирается в наркотиках, так это ты.
— Кстати, об этом. У меня плоховато в этом месяце с деньгами. Есть у тебя наличка?
Талли полезла в сумочку, достала пятьдесят долларов, которые всегда держала в бумажнике на случай чего-то непредвиденного, и протянула их матери.
— Только не отдавай все одному дилеру.
Дороти протянула дрожащую руку и вцепилась в бумажку.
Талли пожалела, что пришла сюда. Она ведь знала, чего ожидать от своей матери: ничего. Так почему же она очередной раз забыла об этом?
— Я пришлю денег на твой следующий реабилитационный курс, — сказала Талли. — В каждой семье есть свои традиции, верно?
С этими словами она повернулась и направилась обратно к фургону.
Матт уже ждал ее. Бросив сигарету, он втоптал ее каблуком в землю и спросил, улыбаясь:
— Мамочка гордится примерной дочкой?
— Шутишь? — ответила в тон Талли, лучезарно улыбаясь и вытирая глаза. — Она плакала, как младенец.
Когда Талли и Матт вернулись, все завертелось в сумасшедшем темпе. Все четверо засели в монтажной и превратили двадцать шесть минут записи в резкое и беспристрастное тридцатисекундное сообщение. Кейт старалась думать о работе, только о работе, но мысли о Джонни мешали ей сосредоточиться. Ланч с ним перевернул ее, сделал ее чувства более возвышенными. Кейт теперь знала, что увлечение вчерашней студентки своим шефом переросло после этого ланча во что-то иное.
Когда они закончили работу, Джонни позвонил менеджеру канала в Такому. Поговорив несколько минут, он повесил трубку и повернулся к Талли:
— Они вставят это сегодня в десятичасовой эфир, если ничего не случится.