– Лучше бы не возвращался, позорник, – сплюнул Цыганков в уже порядочно накопившуюся лужицу под лавкой. – Чистенький весь пришел, отглаженный, деревяшкой постукивает, как не знаю кто. Матери заявил, что на жилплощадь не претендует, собрал свои вещи в чемоданчик и ушел.
– Че за баба-то?
– Знать не хочу, че за дура на него позарилась.
– Так ведь сам говоришь: чистый пришел, отглаженный, трезвый, может, ему с ней лучше?
– Ему-то лучше, а мне че теперь с матерью делать? Беснуется так, что скоро к твоей матери на работу отправится, – выругался Игорь. – Ладно, до двенадцати ждать не будем. Темно, никого нет, 31-го так же будет.
Они перешли узкую Воронежскую, постояли у закрытых дверей и обошли дом справа.
– Вот те окна, это, кажись, женская душевая, смотри, прямо под потолком.
– Ага, – вяло кивнул Королев, не понимавший смысла разведки.
Цыганков прошел дальше и встал во дворе напротив сараев, заросших кустами. Сталинки, выходившие на Победу, горели только окнами подъездов.
– Я вот здесь буду, – указал Игорь на место между сараями, освещенное одиноким желтым фонарем.
– Иван же сказал, что мне одному надо быть.
– Ему про меня знать не надо. И так все на их условиях. Нам тоже надо подумать, че да как. Например, как съебывать будем в случае чего.
– Хорошо, – сонно кивнул Леха, сил спорить с Цыганковым у него не было. – Только тебя здесь видно будет.
– Это ненадолго.
Игорь наклонился затушить папиросу о землю, глянул снизу вверх на фонарь, и только в момент замаха Королев увидел в его руках обломок кирпича. Лампа звонко лопнула и осыпалась осколками на асфальт. По старой привычке ноги оказались быстрее головы. Тренировка отступления удалась, как и задумал Игорь.
Люська никак не могла успокоиться, тем более – усидеть на месте. Она в сотый раз расправила идеально отглаженную форму, висевшую на кресле. Снова открыла ранец, переложила в пенале перьевую ручку, карандаш и ластик. Заполнила даты в дневнике до конца года и подписала все тетради. Забеспокоившись, сбегала в коридор и протерла белые сандалики влажной тряпочкой. Леха ходил на кухню курить папиросы, возвращался в свою комнату и смотрел на стрелки будильника.
– Да вы чего не угомонитесь никак?! – рассерженно загундосила из своей комнаты простудившаяся мать.
Конец августа вышел дождливой и холодной репетицией осени. Деревья приготовились и опустили промокшие, истрепанные ветрами листья. Последние несколько вечеров вышли такими промозглыми, что Леха поклялся со следующей зарплаты купить себе штаны. Потом вспомнил о сделке и улыбнулся. До нее оставалось меньше двух часов.
Королев выглянул в окно и увидел, как Свободу затапливает туман. С Игорем надо встретиться пораньше. Он вышел в коридор и понял, что от волнения с трудом попадает в ботинки.
– Ты куда намылился? – спросила из комнаты мать.
– По делам.
– Смотри не напейся. Ты помнишь, что тебе завтра с утра Люсю на линейку вести?
– Помню, конечно.
– Не задерживайся, – забеспокоилась Люся и выбежала провожать. – В восемь уже на месте надо быть.
– Не задержусь.
Леха не заметил, как вышел и сбежал по ступенькам. Между сараями, напротив подъезда, в тумане стоял силуэт, мерцавший папиросной искоркой.
Игорь выбросил папиросу и появился из-за сараев. В руке у него была матерчатая сумка.
– Давай я понесу, – протянул руку Леха, и Цыганков, подумав, отдал. – Там пять?
– Пять.
– Где шестой?
– У меня. Это мне за работу.
Королев спорить не стал. Фары прорезали туман, одинокая машина, как заблудившаяся, медленно ехала мимо. Вдаль улица Свободы не просматривалась, и сегодня это было неприятно.
– Может, дворами срежем?
– Не хватало нам на пьяных сейчас нарваться.
– Да кто сейчас пить будет на улице? – бессмысленно изрек Леха и добавил: – Тебе все равно около бани показываться нельзя.
– Меня и не увидят.
Они все же свернули во двор у Воронежской. Убедившись, что он пуст, они закурили.
– Помни, если че, я под окнами, и не дергайся.
– А че? – спросил Леха, чувствуя, что пора расходиться. Сердце его забилось быстрее.
– Мало ли че, – внешне сохраняя спокойствие, ответил Игорь. – На, держи на всякий случай.
Цыганков протянул выкидной нож. Королев немного посомневался, потом положил нож в карман. Они кивнули друг другу, и Леха вышел на освещенную фонарями Воронежскую, а Игорь ушел в темноту дворов.
Сквер Калинина утопал в тумане. Леха вспомнил Наташкину песню, и от этого стало немного спокойнее. Он подошел к бане и постучался.
– Кто? – спросили из-за двери.
– На работу.
Щелкнул замок, Леха вошел внутрь. Сторож, старик с испитым лицом и странной формы переломанным носом, посмотрел на него безо всякого участия.
– Поднимайся на второй этаж, свет не включай. – И вдруг хрипло крикнул: – Ну еб твою мать, ноги-то вытирай! Кто за тобой мыть будет?