Улица Венеалме

– Ну всё, – сказала Стилла. – Теперь до завтра можешь заниматься своими делами. Пойдёшь с нами отмечать?

– Как всё? – подняла бровь Аяна. – Там у меня кирья одна сидит. Голодная. Она с утра трясётся и ничего не ела. Стилла, мне нужно пару стаканов каприфоли. Я пойду отнесу госпоже.

– Она должна поститься, – нахмурилась Стилла. – Аяна, так нельзя.

– Она сомлеет от страха и голода в душном платье, – так же нахмурилась Аяна. – Её бросили там одну в незнакомой комнате до вечера. Ты представляешь себе это? Где семья?

– Все уже в гостиной, – сказала Дестрикта, выглядывая из-за двери. – Стилла, она права. Кирью жалко. Она маленькая, как птичка. Хоть и поупитаннее некоторых, – добавила она, глядя на Аяну. – Тебя голодом морили, что ли?

– Нет. Просто забегалась по делам госпожи, – улыбнулась Аяна. – Забывала поесть. Соберёте для кирьи еды?

– Пойдём, сама наберёшь, что ей там нравится.

Аяна поднималась по лесенке для катьонте с подносом в руках. Ступеньки еле слышно поскрипывали под толстым ворсом ковра, и она осторожно ступала на каждую, пытаясь расслышать, какую ноту та поёт, но мелодии не было, лишь набор разрозненных звуков.

– Какая из комнат? – шёпотом спросила она, когда Стилла вышла на сливовый ковёр.

– Вот, – показала та. – Поднимаешься – и налево. Рядом с комнатами киры Анеит.

Небольшие окошки пропускали свет, размытыми пятнами ложившийся на стены. Аяна потянула на себя дверь и тихонько, оглядываясь, скользнула внутрь.

– Гелиэр! – позвала она, выглядывая кирью.

– Аяна! ты пришла! – Гелиэр выбежала к ней, на ходу надевая туфельки, из дальней комнаты, отделённой арочным проёмом. – Откуда ты тут?

– Я принесла тебе поесть, – сказала Аяна, ставя на столик поднос и оглядываясь. – Тут сыр, хлеб, молоко и немного фруктов. Чтобы ты не умерла с голоду до вечера.

Она шла, разглядывая бумажные красно-белые гирлянды, свисающие с потолка, и рукой провела по длинным шнуркам алой седы, занавешивающим арку, что вела в комнату с окном, в которой стояла кровать.

– Тут даже кровать завесили красной сеткой, – сказала Гелиэр, подняв вуаль одной рукой и не очень изящно жуя кусочки сыра,. – Аяна, спасибо тебе. Я захотела есть, как только села в повозку.

– Это от беспокойства.

– Как твой смех?

– Именно, – отозвалась Аяна из дальней комнаты. – О, у тебя балкон.

– Да. Тут у всех комнат балконы. Они выходят на эту сторону. Я посмотрела.

– А на мужской половине только два, – сказала Аяна, вспоминая вид с балкона Конды.

Гелиэр подошла к ней, шурша алым платьем.

– На мужской половине?

– Я обходила дом снаружи, – выкрутилась Аяна. – Там только два балкона.

– Мужчинам можно гулять, – вздохнула Гелиэр. – Зачем им балкон, если они могут просто выйти куда угодно.

Аяна плюхнулась на красное покрывало кровати, скидывая туфельки. Ковёр под ногами был очень мягким, и, к счастью, не красным.

– Тут же уберут это... Это всё? – спросила она, обводя рукой красное великолепие вокруг и пальцами ног трогая мягкий ворс. – Я чувствую себя так, будто меня проглотило большое морское чудище, как в одном из сказаний.

– Чудище? Кого проглотило? – спросила Гелиэр, допивая молоко.

– Одного юношу проглотило морское чудище и не выпускало, потому что юноша был нужен ему, чтобы выкидывать случайно проглоченные камни из желудка. Юноша мучился у него в животе долгие годы, питаясь той едой, что ело чудище. Тут всё выглядит так же, как я представляла себе утробу того чудища.

– Фу. А потом что?

– А потом он спел песню, и чудище в этот миг как раз проплывало мимо рыбацкой деревни, и эту песню услышала дочь рыбака. Она подманила чудище и кинула ему в пасть нож. Юноша воспользовался тем ножом и вышел наружу.

– Ужас.

– Это сказание, – пожала плечами Аяна. – Они разные бывают. Я могу рассказать тебе наши сказания о хитрых лисах, о влюблённых птичках пасси, которые не поделили хлебную крошку, о медведях, правда, я видела их только в книгах...

– Расскажи, – попросила Гелиэр, присаживаясь рядом. – Аяна, я же не отягощу свою совесть тем, что побуду здесь с тобой и не буду поститься? Тут очень одиноко...

Аяна придвинулась к ней поближе и обняла за плечи. Гелиэр немного дрожала, и вуаль над её лицом колебалась.

– Однажды маленький мальчик потерялся в лесу, – сказала она, поднимая вуаль, закрепляя её под одной из шпилек и заглядывая в голубые-голубые глаза в обрамлении чёрных густых ресниц. – Он пошёл туда без мамы, и ничего удивительного, что он заблудился...

Минуты текли, огибая гнутые ножки мебели, выложенные перламутровыми пластинами, пересчитывая полоски на дорогой узорчатой древесине, сплетаясь в мимолётные вихри времени над сучками, похожими на глаза, сливались, как капли сливаются в небольшую лужицу, и падали, разбиваясь, на пол, как падает накопившаяся вода со сползшей кожаной крыши недостроенного убежища в долине Рогатого духа, обдавая сидящих там оглушительно холодными брызгами. Сказания сплетались в причудливую сеть, отгораживая рассудок от яви, явь от сна, бытие от пустоты, и перемешивая всё в тягучей тишине, нарушаемой лишь их голосами.

– Ваши сказания странные.

– Все сказания странные.