Улица Верности (СИ)

   Книжка в стовосемьдесят страниц вышла, конечно, без его фамилии, в областном издательстве. Генерал даже отвалил Грише триста рублей, а заканчивал службу Атаман в газете Забайкальского военного округа. Один экземпляр книги в серой обложке стоял на Гришиной книжной полке - сжатая, документированная и жёстко рассказанная история нескольких молодых мужчин и девушки, знавших друг друга, и уцелевших в подпольно-партизанской войне.

   C выходом книги cобытия получили продолжение. Генерал где-то встретился с проезжающим писателем Юрием Нагибиным.

   - Знаете, Юрий Маркович, я графоман!..

   - Я люблю графоманов, - улыбнулся Нагибин. - Вы, конечно, хотите, чтобы я прочёл вашу книгу? С удовольствием сделаю это в самолёте.

   Через неделю Нагибин позвонил из Москвы.

   - Генерал, книга написана не вами...

   - Почему вы так решили?

   - Свежо написана, скорее всего, молодым человеком. Да и взгляд из сегодняшнего дня. И очень грамотно стилистически - вероятно, автор филолог.

   - Вы правы. Книга написана молодым журналистом по моим воспоминаниям. Вам бы, Юрий Маркович, аналитиком у нас в управлении работать, цены вам бы не было.

   - Не преувеличивайте, генерал. Вы и без меня справляетесь.

   ...Склонный к экзотике братишка Виталя, на гришин манер, напросился на вечер к Дане, начальнице оформительского отдела. Дана, как многие художники, оказалась земной и без экивоков - посмотрела оценивающе и трезво сказала:

   - Я сегодня задерживаюсь. Могу дать ключ, и купите по дороге продуктов. Обувь не снимайте.

   Э, нет, мы попали не в ту сказку, - подумал Виталя. И передумал.

   Она не постеснялась прийти к нему при коллегах в технический корпус:

   - Вы же обещали... Я притащила раскладушку на пятый этаж, сварила борщ.

   - Видите ли... - заметался Виталя, - срочная работа... понимаете, не хотел вас стеснять... неудобно как-то, мы едва знакомы...

   - Знакомы-не знакомы, но чтобы сегодня же вечером снесли раскладушку обратно в подвал!

   И вышла, хлопнув дверью. Коллеги ржали.

   Делать нечего, идет Виталя за раскладушкой, а Дана караулила, что ли, или увидала его в окно, и стоит на лестничной площадке перед дверью в домашнем халатике на голое тело после душа, влажные волосы распущены, вся сияет, грудь соблазнительно выглядывает...

   Виталю как ударило, вдохнул, чтобы сказать что-то, а она сунула ему в лицо кукиш и захлопнула дверь прямо перед его носом.

   Вскипел Виталя от обиды, нажал на звонок, чуть ли не вдавливая его в стенку - не работает. Стал колотить в дверь - открой, мне сказать что-то надо. Рвёт дверную ручку - мне только сказать. Я буду стучать всю ночь!..

   Соседи уже высунулись.

   - Прекратите хулиганить. Сейчас милицию вызовем.

   - Вызывайте! Мне только поговорить!

   И снова колотить, и ручку рвать.

   Уморился. Угомонился. Повернулся спиной к двери, вздохнул. Надо сматываться до милиции.

   А сзади неслышно отворилась дверь, кто-то схватил его за шиворот, втянул вовнутрь и властно прильнул к губам...

   -...Вообще-то я ничего не имею против мужчин, но я работаю и дома. И каждый день видеть среди своих холстов какого-то мужика с его носками, вещами, бритвенными принадлежностями, гладить ему рубашки, стирать трусы - нет, это не для меня... Хочешь, заходи, кроме трёх природных дней в месяц. А если в квартире пахнет скипидаром для красок, то не взыщи.

   - Ты слышишь, что говоришь? А ничего, что мы почти женаты?

   - Прости. Но я такая. Можешь меня ударить, если хочешь...

   И поцеловала его ладонь.

   Она была к нему благосклонна, и могла легко без него обходиться. Она не звонила, всё так же крыла на работе площадным матом, держала в кулаке свой мужской коллектив, и много, и удачно работала с цветом.

   Об инциденте с искусством Виталя предпочёл не распространяться. Пусть братья не тявкают. И без них тошно.

   Допускал, что, наверное, ещё руководитель её студенческого курса, какой-нибудь народный художник, будучи женатым, трахал её в своей мастерской в обмен на обожание. Пригласил показать работы. И традиционно обещал развестись...

   Если в оформительский отдел звонил Виталя, трубку снимал её зам.

   - Ушла по делам. А что передать?

   - Ничего.

   Не выдержал бесконечно долгой майской недели - поехал к ней домой разбираться: что эта бригадирша себе позволяет. Стучал в дверь, стучал.

   Выглянула соседка.

   - Она на крыше, закат рисует. Только не шумите, у нас дети спать ложатся.

   Чего там шуметь - просто рявкнуть, послать, дать пинка.

   Дана на плоской крыше пятиэтажки у запачканного краской мольберта быстро писала акварелью исчезающие красно-золотые ворота на горизонте. На раскладном стуле с наброшенным жакетом дремала её рыжая кошка. Он подошёл и стал сзади, чтобы подсмотреть и разгадать. Нагнетая в себе злость, смотрел на ровную уверенную спину в полосатой блузке и завитки волос на шее...

   Дана обернулась, не испугавшись, не выпуская кисть из руки и странно глядя. Она ждала. А он, не ощущая никакой неприязни, шагнул к ней. Целовал лицо. Показалось, что ресницы её влажны. Ему стало всё равно, что скажут соседи, коллеги, что подумает кошка. Главное - дети спят. Надо что-то важное обсудить молча...