Улица Вокзальная, 120

Инспектор судебной полиции Флоримон Фару нагонял свое сорокалетие быстрее, чем преступников. А это что-нибудь да значило. Хорошего телосложения, роста скорее выше среднего, поджарый. Благодаря своим серым усам получил у более молодых коллег прозвище Дед. Зимой и летом он не расставался с шоколадного цвета шляпой, которая была ему до ужаса... к лицу. Он так и не приноровился к складу моего ума. Что не мешало ему перемежать время от времени наши беседы заливистым хохотом, звучавшим порой невпопад, хотя и призванным служить реакцией на какую-нибудь из моих острот. А в остальном добрый малый, услужливый и по-отечески... если угодно, по-дедовски заботливый.

Неодобрительно выслушав поток общих мест, он демонстративно пожал плечами, сел за стол, снял шляпу, положил ее на стул и погрузил усы в стакан с вином.

— А теперь, — сказал я, набив и раскурив трубку, — рассказывайте, что вам удалось узнать.

Он откашлялся.

— Работая с вами, поневоле приучаешься не удив-ляться запутанным инструкциям. И все же, ваша бывшая секретарша...

— Что моя бывшая секретарша? Самая обыкновенная женщина, в любую минуту готовая выкинуть какой-нибудь номер.

— О, разумеется... И все же ваше поручение показалось мне верхом нелепости.

— Надеюсь, это не послужило для вас поводом сидеть сложа руки?

Он отрицательно замотал головой.

— Я составил пространный отчет, — сказал он. — Не то чтобы очень уж пухлый...

Запустив руку в широкий карман, он извлек из него две страницы машинописного текста. По мере того, как я читал их, во мне росло раздражение.

«Пространный» отчет оказался весьма обстоятельным. На протяжении тех дней, что за ней велась слежка, Элен Шатлен не дала ни малейшего повода для подозрений. Все ее поступки выглядели вполне естественными.

Каждое утро, выходя из дома в восемь тридцать, она прямиком направлялась в Агентство печати Лекту, в полдень шла обедать в ресторан, в два часа возобновляла работу, в шесть заканчивала ее и возвращалась домой. Из проведенного Фару расследования вытекало, что по вечерам она сидела дома, за исключением четверга, когда вышла развлечься в кинематографе. Вторую половину субботы и все воскресенье она провела в гостях у матери. И ни разу никуда не отлучалась с тех пор, как возвратилась из эвакуации.

Неужели я пошел по ложному следу?

Ничем не следует пренебрегать, говаривал, священнодействуя, мой друг комиссар Бернье, человек, пренебрегавший уймой вещей. Потому-то я и решил установить наблюдение за Элен Шатлен.

А эти полицейские, знающие все-таки толк в своем деле, чуткие к малейшей двусмысленности, по профессии и по натуре своей подозрительные, как могут они утверждать, что в поведении этой девушки нет ничего предосудительного? Все это казалось мне невероятным... если только Элен не была в действительности куда более опытной, чем я это себе воображал. Я решил непременно встретиться с ней.

Фару отвлек меня от размышлений, спросив, доволен ли я и надо ли продолжать наблюдение. На оба вопроса я ответил утвердительно.

Затем сунул ему под нос фотографию обеспамятевшего.

— Этот тип вам, случайно, не знаком?

При виде бирки с регистрационным номером на его груди Фару развеселился.

— Ха-ха-ха! Неужели и там у вас была антропометрическая служба?

— Как-нибудь я расскажу вам обо всем, что у нас там было. Вы не поверите. А пока: что скажете об этом барельефе?

Он возвратил фотографию.

— Ничего.

— Никогда не приходилось встречаться?

— Нет.

Я не стал настаивать и показал ему другой документ.

— Здесь отпечатки десяти пальцев одного типа. Было бы хорошо, если бы вы узнали, нет ли в вашей картотеке таких же.

— Это его отпечатки?

— Кого его?

— Того субъекта. На фотографии с биркой.

— Нет, — ответил я по неизлечимой привычке ко лжи. — Другого. Постарайтесь сделать это как можно скорее. Это очень важно.

— Черт возьми, — выдохнул он, складывая листок с отпечатками пальцев и пряча его в бумажник, — вечно вы торопитесь. Сделаю все возможное, хоть мы и завалены работой как никогда...

— Никто и не просит вас лично проводить идентификацию. Меня вполне устроит, если вы просто не скажете сотруднику картотеки, откуда у вас эти отпечатки. И еще...

Я выдвинул ящик стола и достал из пего миниатюрный парабеллум.

— Мне понадобится разрешение на ношение этого оружия. Здесь ему одиноко, а в моем кармане он будет чувствовать себя в полной безопасности.

— Хорошо.

— Я хотел бы получить также разрешение выходить из дому в ночное время. Не исключено, что оно мне понадобится.

— Это все?

— Да. Можете быть свободны.

— Я как раз собирался просить вас об этом, — сказал он, наливая себе вина. — Уже поздно.

Он залпом осушил стакан и вытер усы. Помедлил, прежде чем подняться.

— Хочу спросить у вас, Бюрма... Комиссар Бернье, о котором вы мне говорили, это случайно не комиссар Арман Бернье?

— Очень может быть. Как-то не интересовался его именем. Впрочем, Арман ему вполне подходит.

Фару обрушил на меня подробный перечень примет, делавший честь его профессиональной наблюдательности.

— Все совпадает, — подтвердил я. — Кроме того, он краснолиц, элегантен — когда снимет плащ — и хамоват.

Фару рассмеялся.