Ультима

Женщины все это время не сводили с меня глаз, показывая, как хорошо они разбираются в искусстве и культуре, а мужчины не считали нужным притворяться и в открытую уткнулись в свои смартфоны.

– Вдруг вы все ошиблись? Вдруг это подделка?

Маккензи явно перебрала бордо и выпила больше рекомендованной для карликов среднего возраста дозы. Однако слово «подделка» всегда считалось табу. В мире искусства это слово приравнивалось к мату. Воцарилась тишина, которая стала еще более звенящей, когда прислуга принялась выносить отварную цесарку с трюфелями в желтом вине из Юры. Мы с Рупертом по-товарищески взглянули друг на друга. Мы оба стояли на виду у всей публики, ожидавшей нашего хода.

– Я не думаю, что кто-нибудь из нас пришел бы сюда в этот вечер, если бы мы не доверяли Руперту и его команде целиком и полностью, – взяв себя в руки, ответила я. – Есть только одно заведение в мире искусства, имеющее столь высокую экспертную репутацию. Вот почему я обратилась именно к ним. Я хотела быть полностью уверена в подлинности картины.

– Чушь! – прошипела она.

– Полегче, старушка! – раздался голос справа от меня.

Нед! Неужели он таки оказался разумным человеком?!

– Я ее видела! – ткнула карлица в меня своим кроваво-красным, блеснувшим в свете свечей ногтем. – Я ее видела с узкоглазым! В Эссене! А чем славятся узкоглазые, а?

– Чем? – улыбнулась я, из последних сил стараясь держать себя в руках. – Смотря кто. Вы имеете в виду Ай Вэйвэй. Или какого-то другого китайского художника?

Я бросила умоляющий взгляд на Руперта. Спасай! Не дай этой злой колдунье испортить все, о чем я мечтала! Мой взгляд возымел желаемое действие. Он приосанился, задрал все свои подбородки и подался вперед, колыхаясь всеми своими ананасами.

– Маккензи, Элизабет – мой клиент и моя гостья, и я не позволю оскорблять ее! К тому же ваши комментарии попахивают расизмом и совершенно неуместны! Возможно, вы подустали? Может быть, вам прилечь? А мы пока произнесем тост, – поднимая бокал, сказал он, – за нашего хозяина Вилли, поблагодарим его за этот чудесный обед, который он устроил для таких замечательных знатоков таких выдающихся произведений искусства! – закончил он, специально подчеркнув слово «знатоков», чтобы всем стало ясно, что Маккензи в их число не входит.

Шоу закончилось, все присутствующие послушно отодвинули стулья, встали и провозгласили тост в честь Вилли. Руперт подошел ко мне и обнял, а Маккензи пулей вылетела из комнаты. Не успела она выйти за дверь, как разодетая в бархат прислуга тут же все прибрала.

– Прошу прощения, Элизабет, – ласковым хриплым тоном произнес Руперт, – ее вообще не стоило сюда звать! Полное отсутствие манер! Все эти глупости насчет жизни Гогена. Она явно просто одержима. Надеюсь, она вас не расстроила?

– Ничуть, спасибо, все в порядке, – проворковала я, просто излучая благодарность в его больших сильных руках.

Остальные гости издавали приличествующие случаю звуки, которые обычно возникают, когда происходит нечто скандальное и крайне неприличное. Шведская модель вышла из-за стола, подошла ко мне и сообщила, что Маккензи – настоящая сучка.

Свои часы я на обед не надевала, поскольку настоящая леди часов не наблюдает, но часы в зале пробили четверть часа, и я огляделась по сторонам в поисках Лоренса. Сходить вместе на вечеринку – отличная идея. Встав из-за стола, Новак подошел к закрытой двери, из-за которой появился манящий розовый свет, и объявил, что десерт будет подан в «тайном» погребе. Все пошли вниз по винтовой лестнице, откуда доносилась оглушительная музыка в исполнении Элиз Массони, стоявшей за диджейским пультом, установленным в гигантской бочке. Над небольшим танцполом висело множество дискотечных шаров, но вскоре танцевать остался один Руперт. Оценив публику, диджей безропотно переключился с берлинского андеграунда на «Blurred Lines». Я впервые видела Руперта на вечеринке и, после того как прошел первый шок, пока я наблюдала, как он делает реверансы в сторону шведской модели, решила, что лучше мне такого больше никогда и не видеть.

– Ну ты как? Не передумала? – спросил Лоренс, уже успевший устроиться на серебристом бархатном диванчике с сигаретой.

– Ни в коем случае, идем!

– Моя машина в конюшнях. Так что скажи, когда будешь готова.

– Ну погоди немножко, мне надо туфли переобуть. Давай через полчаса?

– Договорились! Выходи с главного входа, а потом налево после садовой калитки.

Взяв себя в руки, я таки вышла на танцпол напротив Новака, который махал руками, изображая вечеринку на Ибице. Меня хватило ненадолго, и как только прислуга стала разносить шампанское «Мафусаил» от «Крюг», я тихонько пошла к себе, неся в руках изящные босоножки на шпильке от Стюарта Вайцмана. Рядом с дверью я поставила пару ботинок и на всякий случай прихватила с собой пояс от висевшего в ванной халата. Потом я медленно пошла в сторону комнаты Маккензи, прислушиваясь к звукам набиравшей обороты двумя этажами ниже вечеринки.