Ультима

– Дорогие, вы последние! Входите, входите и снимайте скорее мокрую одежду! Лоренс, а это кто тут у нас? – защебетала хозяйка с комичным французским акцентом.

– Очередная раба любви, – ответила я, и хозяйка восторженно захлопала миниатюрными ручками в черных кружевных митенках.

– О, ты мне нравишься! Пойдемте, пойдемте!

Я от души порадовалась, что отказалась от кокса, а то у меня самой мог бы случиться инфаркт: стоящая перед нами женщина была точной копией Маккензи. Такая же крошечная и сухонькая, темные очки, бесформенное черное платье, точно такая же стрижка, разве что цвет волос другой, а еще в руке Эстель держала кнут с эбонитовой ручкой, который волочился за ней, когда она провела нас по коридору и распахнула перед нами двойные двери.

Дом, похоже, тяготел к викторианской псевдоготике: мы оказались на каменной зубчатой галерее для менестрелей, откуда открывался вид на вытянутый роскошный зал. Заморгав, я постепенно привыкла к тусклому освещению, поскольку единственным источником света были свечи. В воздухе стоял сильный, дурманящий голову запах благовоний, что-то старомодное, типа мускуса. Две изогнутые лестницы вели вниз с обеих сторон галереи, и на каждой ступени стоял обнаженный мужчина в черной шелковой повязке на глазах. Между ними на балконе размещался полностью одетый в вечерние наряды струнный квартет. Эстель порылась в нейлоновой поясной сумочке, и я краем глаза заметила айфон. Пение стихло, и музыканты запилили Доницетти «Della crudele Isotta». Эстель хлопнула в ладоши, и толпа гостей с высокими хрустальными бокалами в руках повернулась в нашу сторону. Все они были полностью одеты, мужчины в белых рубашках, женщины в черных платьях.

– Вы двое смотрите отсюда! – прошептала Эстель, показывая на скамейку в нише.

– Мне нужна симметрия! Открыть клетку!

Она хлестнула кнутом по плечам ближайшего обнаженного мужчину, но тот даже не шелохнулся, когда плетеный хлыст вонзился в его тело. На другом конце зала еще двое мужчин, одетых в облегающие черные брюки с красными шелковыми поясами, открывали узкую железную клетку, по форме напоминавшую поставленный вертикально гроб. Как только они открыли дверцы, в зал вкатили небольшую двуспальную кровать, застеленную черным шелком, и поставили ее прямо перед клеткой, из которой с помощью мужчин вышла женщина. На ней не было ничего, кроме повязки на глазах, кожа сияла, как парча, в мягком свете свечей, оттенявшем румяна на сосках ее небольших упругих грудей. Она спокойно легла на спину, один из мужчин наклонился над ней и пристегнул ее руки наручниками над головой. Я с трудом сдерживала смех. Эстель снова щелкнула кнутом, и все мужчины в повязках, как один, развернулись на девяносто градусов и оказались лицом друг к другу. Третий удар хлыста – и кровать выкатили в пространство между лестницами, женщина слегка раздвинула ноги и выгнула спину в предвкушении.

– Я же тебе говорил, тут есть на что посмотреть! – ткнул меня в бок Лоренс.

Кровать остановили по центру, и тут все мужчины положили правую руку на члены и начали мастурбировать всевозможными движениями, поглаживать, теребить. Музыканты инстинктивно пригнулись, когда первый из них кончил прямо на дрожащее от ожидания тело женщины, тут же отвернулся и встал к ней спиной. По моим подсчетам, оставалось еще двадцать девять человек, и все они один за другим эякулировали и отворачивались, медленно покрывая тело женщины блестящей спермой. Гости, затаив дыхание, смотрели, как женщина извивается и выгибается с каждой очередной порцией. Эстель пристально наблюдала за происходящим, поглаживая полированную рукоятку кнута. Наконец остался всего один мужчина, по центру противоположной лестницы – его рука быстро двигалась туда-сюда по короткому толстому члену. Музыканты внезапно перестали играть, и в тишине громко раздалось тяжелое, сбивчивое дыхание мужчины. Точным, профессиональным движением Эстель ударила его по щеке своим длинным хлыстом, оставив красную борозду, и тут он кончил, а сперма почти попала в приоткрытый от вожделения рот женщины. Полный абсурд, однако какой-то части меня захотелось в этот момент оказаться на ее месте – стать одновременно и побежденной, и победительницей.

И тут какая-то женщина из зала, блондинка с длинными волосами, скинула с себя платье, оставив его лежать на полу, и голая, в одних туфлях на каблуках, подошла к постели и взглянула на Эстель. Та кивнула в знак разрешения, и блондинка наклонилась над лежащей на спине женщиной и стала пить. Ее примеру одна за другой последовали все остальные женщины, опускаясь на колени и касаясь губами распростертого тела, а мужчины начали расстегивать рубашки. Эстель снова пошарила в своей сумочке, и из динамика опять полилась музыка. Крошечная женщина обернулась к нам, едва заметно поклонилась, двери открылись, она пошла в тот коридор, откуда мы пришли, но в последний момент остановилась и обернулась.