Ультиматум Борна

— Я обсуждал этот вопрос с дядей, сэр, но он был непреклонен. Он сказал, что нам не нужно совершенно ничего делать или говорить. По словам дяди, у всех великих людей есть свои секреты, и он не хотел, чтобы о его выводах узнал еще кто-нибудь, кроме участников встречи.

— Что-то я не понял?..

— Если мы позвоним судье, то он сразу поймет, что сведения о цели его приезда были получены от моего дяди, начальника иммиграционной службы Монтсеррат.

— Ох, Боже мой, делайте что хотите. У меня голова идет кругом… Кстати, я удвоил патрули на дорогах и на пляже.

— Мы усилим внимание, сэр.

— Кроме того, я собираюсь убрать номера с дорожек и коттеджей. Я и без того знаю, кто где, но мало ли кто заберется сюда.

— У нас могут быть неприятности, сэр?

Джон Сен-Жак покосился на управляющего.

— Сейчас нет, — ответил он. — Я только что закончил осмотр пляжей и территории гостиницы, проверил каждый дюйм. Если вы не в курсе, то я и моя сестра с детьми живем в коттедже номер двадцать.

Герой Французского Сопротивления Жан-Пьер Фонтейн медленно шел по бетонной дорожке в сторону последнего в их ряду коттеджа, расположенного неподалеку от моря. Этот дом напоминал остальные, у него были такие же розовые стены и красная черепичная крыша, но лужайка вокруг была больше и живая изгородь, по периметру лужайки, выше и гуще. Этот коттедж обычно предоставлялся премьер-министрам и президентам, иностранным послам и сенаторам, людям высокого международного статуса, желающим отдохнуть в уединенном комфортабельном тропическом гнездышке. Фонтейн достиг конца дорожки, приведшей его к кирпичному забору, окружающему коттедж и упирающемуся в крутой склон холма, спускающегося вниз почти до пляжа. Забор огибал холм с обеих сторон, проходя как раз под балконами коттеджа, одновременно обозначая границу территории и предохраняя ее от посторонних взглядов. Вход в коттедж номер двадцать перекрывали металлические ворота, надежно укрепленные в кладке забора и, так же как и стены, выкрашенные в розовый цвет.

Взглянув поверх ворот, пожилой человек увидел маленького мальчика, бегущего по лужайке в одних купальных трусиках. В проеме открытых дверей коттеджа появилась женщина.

— Пора обедать! — крикнула она мальчику. — Джеми, иди сюда!

— Мамочка, а Элисон поела?

— Наелась и спит. Она не будет кричать на своего братика.

— А в нашем доме мне больше нравилось. Мамочка, почему мы не можем вернуться обратно в наш дом?

— Потому что дядя Джон хочет, чтобы мы оставались здесь… Тут есть лодки, Джеми. Вы с дядей сможете рыбачить и ходить по морю под парусом, как в прошлом году, в апреле, во время весенних каникул.

— Но тогда мы жили в нашем доме.

— Да, и папа был с нами…

— А как здорово мы катались на грузовике, помнишь?

— Обед, Джеми. Быстро домой.

Мать и сын скрылись за дверью. Фонтейн вздрогнул и представил себе то, что от него требует Шакал, картину кровавой расправы, привести в исполнение которую он поклялся. Голоса ребенка и женщины все еще звучали в его ушах. «Мамочка, почему мы не можем вернуться обратно в наш дом?.. Но тогда мы жили в нашем доме». И ответ его матери: «Потому что дядя Джон хочет, чтобы мы оставались здесь… Да, и папа был с нами…» Только что подслушанному могло быть множество объяснений, но несмотря на это, Фонтейн ощутил тревогу. Он всегда чувствовал опасность раньше других. Годы, наполненные ею, обострили его восприятие. Возникшее у него ощущение тревоги навело его на мысль совершить, сегодня же вечером, еще пару выходов из дома, и пройтись возле этого коттеджа еще несколько раз.

Он повернулся и зашагал по бетонной дорожке прочь от кирпичного забора. Погруженный в свои мысли, он почти столкнулся с другим постояльцем гостиницы, примерно одних с ним лет, в смешной белой кепочке и белых туфлях.

— Прошу прощения, — сказал незнакомец, уступая дорогу Фонтейну.

– Pardon, mousieur![6] — воскликнул растерянный герой Франции, от неожиданности переходя на свой родной язык. — Je regrette … [7] то есть, это моя вина. Это я должен перед вами извиниться.

— Оо!

При звуках французской речи глаза незнакомца широко распахнулись, но быстро сузились снова, как будто он только что узнал нечто, но пытается это скрыть.

– Pardon , мы знакомы, мсье?

— Не думаю, — ответил пожилой человек в чудной белой кепочке. — Но слухами земля полнится. Великий герой Франции среди нас.

— Глупости. Война совпала с моей молодостью и горячностью, вот и все. Позвольте представиться. Жан-Пьер Фонтейн.

— Меня зовут… Патрик, Брендан Патрик…

— Приятно было познакомится, мсье.

Мужчины пожали друг другу руки.

— Чудесная природа, не правда ли?

— Красотища.

И снова Фонтейну показалось, что незнакомец изучает его, но как-то странно, стараясь не встречаться с ним глазами.

— Ну, мне нужно идти, — начал прощаться старичок в новеньких белых туфлях. — Врачи, знаете ли, рекомендуют гулять перед сном.

— Moi aussi, [8] — Жан-Пьер преднамеренно перешел на французский, и похоже было, что его новый знакомый понимает его. — Toujours le medecin a notre age, n'est-ce pas? [9]