Ultraгрин: Маленькие повести для мобильных телефонов

На улице попадались островки капитализма – ларьки, в которых торговали сигаретами, пивом и веселыми наклейками на автомобили типа «Нас не догонишь» и фотографиями целующихся милиционеров.

Единственный светофор в городе создавал огромные проблемы: парализовывал движение, так как у него работал один свет – красный. Это означало, что в город пришли красные, давно и надолго.

Через полчаса Приходько допер до дома учителя, и тот вышел к нему, углядев его в окно с пятого этажа.

Двадцать лет не прошли для него даром, он стал ниже ростом, еще тоньше в объеме, и куртка, купленная на заре перестройки, еще не развалилась от жесткой эксплуатации.

Они обнялись и пошли вокруг дома сокращать расстояние в двадцать лет разлуки.

Учитель начал с кота.

– Кот умирает, – скорбно начал он, – почечные колики, инфаркт, врачи сказали, что нет шансов. Теща предлагает усыпить, а мне жалко, двадцать лет вместе.

Потом он рассказал, что у сына все хорошо, про жену ни слова, про работу на местном ТВ, где когда-то был звездой, ни слова, ни слова о книгах и музыке, которую любил бесконечно, – только про кота, уходящего в звериный рай.

Приходько пытался вернуться к своим баранам, но учитель не мог переключиться, он маялся своим отсутствием возле тела уходящего друга и через час прогулки засобирался, попрощался и побежал на свой пятый этаж от живого Приходько к издыхающему коту.

Приходько сначала обиделся – столько нужно было сказать, спросить совета, но пробиться не удалось. Ему предпочли какого-то кота, но потом, при здравом анализе, он понял: его просто не было двадцать лет, а кот был все эти годы рядом, и выбор сделан в пользу близкого – не важно, кто это, зверь или человек.

Он постоял еще немного и пошел опять на вокзал, совершенно не зная, где проведет сегодняшний день, о ночи он не думал.

Он брел по когда-то знакомым улицам, не узнавая никого в субботней толпе. Люди поменялись, как караул из другой части, – ни одного знакомого лица.

От голода и тоски у Приходько возникло ощущение, что он идет по родному городу, а людей, его сограждан по прошлой жизни, унесла нейтронная бомба – дома есть, а людей нет. Ему даже показалось, что и его нет, но удар в бок тележкой с кока-колой вернул его в реальность.

– Не зевай, шляпа! – крикнул ему мужичок в синем халате, перевозчик товара.

Приходько очнулся, потер поврежденный бок, увидел перед собой комиссионный магазин и, сняв свою кожаную куртку за сотни долларов, зашел в магазин.

За прилавком стояла женщина с поджатыми губами, густо накрашенная во всех местах.

Она посмотрела на куртку, люди ее не интересовали, она ее помяла, потом осмотрела, как осматривают прокаженных в лепрозории – брезгливо и с легким отвращением, – и сказала:

– Две тысячи.

Приходько возмутился:

– Она еще новая, стоила девятьсот долларов!

Продавец несчастья ответила:

– Это рассказывайте у вас в Москве, здесь не прокатит! Сдаем или нет?

– Деньги дадите сразу? – промямлил Приходько.

Продавец посмотрела на помятую рожу сдатчика и сказала:

– Сразу только кошки родятся!

Но потом что-то сообразила и выложила из кассы полторы тысячи рублей.

Приходько взял, выбора не было – он остался голым, но при деньгах.

Тут же, на рынке, он толкнул соседнюю дверь и, оказавшись в кавказском кафе, решил там выпить и подумать о будущем.

Взял всего, водки и пива тоже не пожалел, зажмурился и начал пир. Никогда до этого ему не было так пьяно и вкусно. Простая еда, свежая и настоящая, одурманила, он улетел в другой мир, где ценят простые вещи и исполняют настоящие желания.

Он мирно спал, утомленный едой и водкой, положив голову на стол. По столу аккуратно постучали, он проснулся. Официантка подала ему счет, цена приятно удивила, но правая рука стала легче на часы, которые кто-то снял как плату за путешествие в иной мир.

Он хотел обратиться в милицию, но сразу понял, что они ничего не найдут, кроме него, а контакт с органами для него сейчас опасен.

Часы – последняя ценность, на которую он рассчитывал прожить, – испарились, и вместе с ними исчез шанс, его последний шанс жить на плаву. Он фактически стал бомжем, остался без средств к существованию.

Приходько двинул на вокзал, через полчаса он стоял на платформе и читал объявление, что в тупике есть вагоны для ночлега.

Он шел по перрону, платформа уже закончилась, дальше он шел по рельсам.

Мимо него проносились поезда, ветер из-под колес сдувал его с колеи, он зажмуривался, было страшно, казалось, что эти поезда стараются затянуть его под свои колеса и размолотить на рельсах.

Он шел и наконец пришел в тупик, где стояли вагоны и составы, ожидающие своего часа отправиться в обратный путь.

Здесь, как ни странно, было тихо, Приходько огляделся – все вагоны были закрыты, кроме одного. Он толкнул приоткрытую дверь и услышал женские голоса.

В служебном купе сидели две женщины в форме и пили чай.

– Мне бы переночевать… – проговорил, обращаясь к ним, Приходько.

Одна, видимо, главная, осмотрев его, сказала:

– Приходи в десять, место найдем.

Приходько уже повернул назад, но его кто-то окликнул.