Я обнимаю его вокруг талии и лезу под футболку, на живот. Теплый, мягкий, гладкий. Никаких швов и шрамов. Веду рукой по коже наверх на грудь, ощупываю, никаких рубцов и рытвин. Только упругие мелкие соски, бумкание сердца, хрупкость ребер, ключиц, тикание венки на шее. Завожу руку на спину — кожа ровная, бугорки позвоночника не в счёт. Направляюсь ниже, под резинку штанов, на расслабленное полушарие…
— А там-то ты что ищешь? — вдруг спрашивает меня Феликс, блин, он с такой легкостью позволил себя обшарить, что я подумал, что тот отключился уже!
— Э-э-э…
— Ничего не нашёл?
— Э-э-э…
— А хоть понравилось?
— Феля, ответь мне на пару вопросов, а то умру…
— Лишь бы я не умер от твоих вопросов!
— Только да или нет!
— Ну? Руку-то убери оттуда!
— Ты видел серийника близко?
— Да.
— Ты четвертая жертва?
— Да.
— И именно ты сказал, что маньяк был в клоунской маске?
— Да.
— Он… он тебя изнасиловал?
— Нет.
— Но хотел?
— Да.
— Но отпустил?
— Нет.
— Тебе удалось сбежать?
— Да.
— В газете было написано, что Феликс Патиц убит. Обман?
— Нет.
Я затих, ибо мурашки спринтерски пробежались вдоль линии позвоночника. Я приподнимаюсь на подушке, пытаюсь найти его глаза. Они закрыты. Лицо безмятежно, уголки рта вниз.
— Феликс, я не понял, зачем написали, что ты убит? — шепотом спрашиваю я. Он не реагирует. Молчит. Спит? Сбежал? Успел? Укрылся бессознанием, как одеялом! Спрятался в крепость невидения и неслышания. Гад! Мягко обнимаю его, прижимаюсь и дышу им. Надо спать, спать, спать и чтобы никаких снов подлых и разоблачающих. Нужно нырнуть и вынырнуть там, где все ясно и безопасно! Спать.
***
И я боялся проснуться. Спишь и боишься проснуться! Ни разу такого не было раньше! Боялся, что обнаружу следы поцелуев, отпечатки нежности зубовной, пальцы в его волосах, переплетение ног. Боялся и ждал, что именно так и будет. Но проснулся один, без следов, отпечатков, пальцев и переплетений. Феликс занимался йогой. Лежал в позе запятой, закинув ноги за голову. Бесшумно поменял позу и опять окаменел. Я лежу и молча рассматриваю его, не скрывая любопытства. Что может заставить человека заниматься йогой? Парня? В спорте должен быть кураж, порывистое дыхание, быстрота ума и победный клич. А это что? Самолюбование собой? Дань моде? Так ведь по-женски как-то! И когда он закончил эту пластику и открыл на меня глаза, я и спросил:
— Почему йога? Что за спорт ты выбрал?
— Это не спорт. Это способ собрать мысли и обуздать эмоции.
— А спортом ты не занимался никогда?
— В детстве… прыжки в воду.
— Хм… тоже мне спорт!
— Так! Ты сейчас получишь! Я, между прочим, был в олимпийском резерве!
— Ой, ой! Страшно! Сейчас как прыгнет солдатиком, как забрызгает меня водичкой хлорной! Боюсь, боюсь…
— Быстро встал и сбегал к себе за кофе и бутиком каким-нибудь для меня!
— А что же ты бросил прыгалки?
— Ты всё еще здесь? Если через десять минут у меня не будет кофе, то ты отправляешься слушать интересную лекцию по гражданскому процессу и позориться на семинаре по юридической технике, о чем ты ни слова не прочитал! Осталось уже девять минут!
Пришлось подчиниться воле грозного зайки. Азата разбудил. Плеснул растворимого кофе в две кружки, под мышку взял банку той самой фасоли, что Икса привез вчера, пару кусков хлеба в карманы толстовки, ложки в задние карманы джинс — загрузился и пошел на восьмой этаж. Чуть было не обжег кого-то, обгоняя на поворотах лестницы. Ногой открываю двери:
— Феликс! Вот хрена ли ты не закрываешься опять! — ору я. — Я буду сам тебя на ключ запирать!
— А смысл закрываться, если ты сейчас приползешь?
— Ты не в том положении, чтобы быть таким легкомысленным! Всегда закрывайся! И никому не открывай!
— И тебе? Ух ты! Баночка с чем-то вкусненьким!..
Завтрак на табуретке посреди вакханалии разбросанных скорлупок от фисташек, рядом с Феликсом, агрессивно поедающим лобио прямо из банки, щипающим хлеб из моего кармана, — чистый секс, млею от его деловитого профиля, послушно кивающего на мои нотации. Велел Феликсу быть осторожным: никаких магазинчиков с водкой, только если со мной! На окно нужно повесить какую-нибудь штору, надо попросить у коменданта. Открывать дверь только мне, а я буду музыкально выстукивать песенку тореадора. Разумеется, о передвижениях на такси не может быть и речи, о зарядке в парке тоже. И вообще, может, стоит волосы перекрасить в какой-нибудь черный цвет?
— Отличная идея! Нужно с призывом ко всему городу обратиться: все русоволосые мальчики от двенадцати до двадцати пять лет должны стать брюнетами! Ты гений!
— Речь не о всем городе, а о тебе!
— Гера! Не думаю, что в моём случае это будет иметь решающее значение! Достаточно того, что мы с тобой разыгрываем страсть! А мы разыгрываем?
Я кивнул. Хотя понимал, что сегодня от меня потребуется исполнять влюбленность в институте, а не просто на улице.