Улыбка бога Птах

– Ты прав, – поддержал его Редактор, – Я поднимаю эту рюмку и вспоминаю древнюю египетскую молитву Богине Сехмет. Раз уж она послала нас в эту экспедицию, это вполне разумно, – он повертел рюмку в руке, и тихим голосом сказал, – «О Великая в волшебстве! Восстань со своего престола молчания. Сотвори для меня место посреди ужаса. Даруй мне жизнь и силу в Ладье Миллиона Лет», – молча поднял рюмку, выпил, и дополнил, – Сдается мне, что мы ищем не Святой Грааль. Но ведь удача с нами! Я ведь не просто так папоротник в ночь под Ивана Купалу нашел? А ты Банкир – колечко русалки. Удача с нами!

– За удачу! – поддержал его Банкир.

– За удачу, – поднял рюмку Продюсер.

– Хоп, – коротко сказал Оператор.

На следующий день встали неожиданно рано и с легкой головой. Никому ничего не снилось и не мерещилось. Распрощались с девушками на вахте и, помахав ручкой резиденции президента, покатили в Питер. Покрутились по улочкам и неожиданно для себя выкатились к сфинксам на набережной Невы. Сфинксы смотрели на них холодными гранитными глазами. Видно на восходе солнца они не устраивали своего знаменитого представления. Лица их, схожие по легендам с лицом фараона Аменхотепа, казались спокойными и умиротворенными, оставаясь безмятежными в озорных лучах утреннего солнца. Гордые головы, увенчанные коронами Верхнего и Нижнего Египта, не удосуживались склониться на своих мощных шеях, дабы рассмотреть презренных людей, стоявших там далеко внизу, даже ниже их уставших от времени лап. Редактор вспомнил, как прошлый раз на закате он увидел, как лица истуканов начали меняться, сменяя непроницаемость на зловещую улыбку. Оторвал тогда его от этого зрелища старец из Шлиссельбурга. Легенды говорят, что сфинксы многих из тех, кто увидел их улыбку на заходе солнца, сводили с ума. Люди любят легенды. Этим ранним утром каменные истуканы были спокойны и покорны, как домашние кошки. Даже грифоны, сторожащие их, сидели как ручные зверюшки, опустив свои крылья и улыбаясь.

– Я вернулся, как и обещал! – громко прямо в лицо одного из гранитных великанов сказал Редактор, – Я вернулся разгадать следующую загадку. Лицо сфинкса осталось невозмутимым.

– Я ее разгадаю, клянусь именем Богини Сехмет! – крикнул Редактор.

– Древняя пословица гласит: «Когда Сфинкс заговорит, жизнь сойдёт с привычного круга», – раздался сзади голос Продюсера, – Поехали.

– Я еще вернусь, – отходя, бросил через плечо Редактор.

Он не заметил, как на губах сфинксов мелькнула кривая усмешка. Банкир раскрутил джип, увидев впереди знак «Объезд» и свернул на мост, ведущий в центр. Где-то они опять промахнулись с поворотом на этих вечно односторонних питерских улочках и вылетели почему-то на Лермонтовский проспект.

– До Фонтанки доедем и повернем на набережную, а там до Московского проспекта, и к Медному всаднику, – успокоил Банкир.

Джип уверенно проскочил по проспекту, повернул на набережную и застыл. На них опять смотрели сфинксы. Только теперь их было не два, а четыре. Банкир открыл дверки и все вышли на Египетский мост. Это были совсем другие сфинксы. С женскими ликами, с высокими золочеными гребнями головного убора и гибким сильным телом они напоминали на львов – царей зверей, а ласковых, но страшных львиц. Команда обошла скульптуры со всех сторон. Банкир неопределенно хмыкнул.

– А чего нас на Фонтанку занесло, мог бы и на Мойке свернуть…

Редактор внимательно всмотрелся в лица львиц. Нет, камень был непроницаем. Он махнул рукой. Ладно, поехали к Исакию. Повернулся к машине. В спину ему мяукнуло.

– Не клянись именем Сехмет, если не уверен ….

Он резко обернулся, на мосту никого не было. Все уже сидели в машине и ждали его. Он сел, захлопнул дверку. «Поблажило», – подумал, но вслух не сказал. Банкир в этот раз выехал точно к Адмиралтейству. Припарковал джип у скверика рядом.

– Будем здесь снимать? – спросил Оператор, – Всадника этого у меня вагон и маленькая тележка. И снизу, и сверху, и сбоку, и крупным планом, и панорамой. Как пожелаете.

– Тогда оставь камеру, чего таскаться, – ответил Продюсер, – Пошли. Не тяните время.

Редактор прошел вдоль желтых стен Адмиралтейства и, заговорившись с Продюсером, повернул не налево к Сенатской площади, а направо вдоль набережной и наскочил на гранитную тумбу, на вершине которой стоял каменный лев. От неожиданности он выругался в полный голос. Продюсер засмеялся и громко продекламировал.

С боязнью дикой на лице.
Он очутился под столбами
Большого дома. На крыльце
С подъятой лапой, как живые,
Стояли львы сторожевые,
И прямо в темной вышине
Над огражденною скалою
Кумир с простертою рукою
Сидел на бронзовом коне.

– Слушай, – повернулся к нему Редактор, – Я начинаю не любить Пушкина.

– Да брось ты, – хлопнул его по плечу Продюсер, – Нам в другую сторону. Тебя чего-то колбасит сегодня, после вчерашнего.