Улыбка Эммы

– Ошибаетесь, молодой еще человек, ошибаетесь! Не само собой. Это целенаправленный процесс. Лучшие должны быть наверху. Если их не вылавливать, они утонут. Простите за такое сравнение. Подумайте об этом, хорошо? Об отношениях человек – государство. Потом поделитесь со мной своими размышлениями. – Он взглянул на часы, почему-то висевшие на правой руке. – Ну вот, пока и все. А по поводу нашей встречи не сильно задумывайтесь. Рано или поздно вы обязательно встретились бы не со мной, так с другим нашим сотрудником. Даже не представляете, как мы ищем по всей стране, ищем. Одного из ста, из тысячи! Так что встретились бы. Поймите это. Ну, до свидания.

– До свидания.

Он улыбнулся:

– Хорошие слова.

– Вы попрощались, я ответил. Я не имел в виду…

– Хорошо-хорошо. Я не настаиваю. Только прошу, чтобы вы подумали над моими словами. И вот еще…

Он достал из стола бумагу.

– Маленькая формальность. Простите, но у нас так принято. Надо расписаться, что вы никому не расскажете о нашей встрече и разговоре.

Я пробежал глазами коротенький текст о том, что я, такой-то, обязуюсь не разглашать содержание разговора.

– Знаете, я и без этой бумаги… – пробормотал я.

– Нет-нет. Мне так положено.

– Но тут, в конце – «для дальнейших встреч беру себе псевдоним…». Нет, не надо.

– А что плохого в псевдониме? Творческие люди имеют псевдонимы. А что здесь формулировка такая – ну вы же писатель, понимаете смысл слов. Не будет встреч, не будет и псевдонима. Не будет этого вымышленного человека. На нет и суда нет. Ну, что выберем? Давайте по отчеству. Михайлов? Впишите и подпишитесь.

Что двигало моей рукой? Желание быстрей избавиться.

– Я могу идти?

– Ну что вы как по-военному. Конечно, можете. Мне было очень приятно с вами побеседовать, поверьте. Да, вот мой телефон.

Он протянул листок с одними цифрами.

– Но вы же сказали, что можно больше и не встречаться. Зачем же звонить?

– Я думаю, вы еще ничего не решили. Возьмите-возьмите.

Наверное, от радости, что все закончилось, я не удержался и пошутил:

– Надо съесть?

– Я же говорю – хорошо держитесь. Нет, не стоит.

Я шел по Невскому с ощущением, что вернулся откуда-то издалека. Дальше Енисея. Все вокруг изменилось за время моего отсутствия, стало серым и тусклым. Я чувствовал, что какая-то пружина обмана таилась в этой встрече. Она распрямится и разорвет меня.

Но ведь ничего страшного не произошло, успокаивал я себя чуть ли не вслух. Ничего страшного.

Маше я ничего не сказал. Не из-за расписки, конечно. Маши это не должно касаться. Не должно к ней прикасаться, так правильнее.

Я уехал к отцу. Посоветоваться.

Была осень, мы шли с ним по лесной дороге. Мы любили разговаривать во время таких дальних прогулок. Но о встрече в гостинице я все не решался сказать. Вдруг отец остановился, как перед невидимым препятствием, посмотрел вперед.

– Всю жизнь живу с этим.

На такой же дороге, когда ему было пять лет, он увидел, как гэпэушник проткнул штыком маленькую девочку.

– Всю жизнь живу с этим, – повторил он.

Вот и посоветовался, подумал я.

– Что-то случилось? – спросила Маша, когда я вернулся.

Не умею я скрывать плохое настроение.

И, думая о том, как причудливо бывает человеческое сознание, заменяющее нежелательные мысли неожиданными, я стал рассказывать Маше о своем решении писать об отце. Я вдруг увидел эту книгу, ее первую часть об отце, вторую о сыне, – книгу об отце и сыне. Мне было даже удивительно, что я до этого не додумался раньше, не понял, что это самое важное в жизни – проявление отца в сыне, это и есть тот взгляд, который я чувствовал на себе всегда, это и есть возвращение миру рассказа о нем.

Я говорил и говорил, заполняя вдруг найденное пространство, и… замолчал. Мне показалось, я увидел первую и последнюю фразу. Они были не словесными, а смысловыми пятнами. Я вглядывался в них, как в забытый сон, стараясь различить.

– Ты только не бойся, – сказала Маша. – Ничего не бойся.

– Боюсь. Глаза боятся. А руки делают. Вот мои руки. Я весь твой.

Маша. Самое тихое слово.

Я бы с радостью закрасил черным все страницы с Вадим Вадимычем. Но это будет только ему на руку.

Он сидел на скамейке. Когда-то в детстве так ждал меня Витька играть в футбол. Это сравнение меня как раз и взбесило. Да кто ты такой? – чуть не взревел я внутри себя. Но сделал вид, что не заметил его. Через какое-то время я оглянулся. Он шел за мной. Хотел внушить свою неотступность?

Я шел в отчаянии. Все-таки я надеялся, что обойдется одной встречей. Но если случился второй раз, то будет и третий. Это как с теленком: один раз случайно зайдет в огород, а после второго – повадится.

В сквере у Русского музея я наконец остановился.

– Забавно! – хмыкнул он. – Как в кино, правда? А знаете, у меня совсем нет лишнего времени.

– И у меня тоже.

– Вот и прекрасно. Уже что-то общее. Присядем?

Сейчас я все скажу, подумал я. Объясню. Неужели ему и так не понятно?

– У вас что-то случилось? Вы пропустили занятия.

Хорошо, что он так сказал. Это добавило мне решимости.

– Вы все про меня знаете? Я отпросился, чтобы съездить домой. И все. Разве я обязан отчитываться?