Улыбка и слезы Палечка

Будто бы таких картин много выставлено по всей Праге и на всех них папа изображен как покровитель греха: так сказал Яну студент на его вопрос, что эта картина обозначает. От того же студента Ян узнал, что для защиты земских свобод от посягательств короля создана конфедерация панов-однопричастников и что вследствие этого в Праге снова дороговизна. Народ прячет деньги, а купцы — товары, крестьяне не везут в город продовольствия. Уж несколько лет, как пахнет войной, и потому никто не чинит крыш и фронтонов своих домов. Только во время мора так же мало думали о том, в каком виде улицы. Где там! Всюду стоял такой страшный смрад, что, кажется, вот-вот дурно станет… Где время короля-мальчишки? Вот когда Иржик был велик и славен! Он тогда правителем страны был! А коронование не пошло ему на пользу, — вздохнул студент и нехотя потащился к воротам университета, в котором шло собрание магистров. Имматрикуляция в этом году запоздала, и они не могли досчитаться своих учеников…

Палечек и Мария вошли в королевский дом у кремля. Был уже вечер, и на галереях горели желтые огни светильников. Ян передал девушку фрейлинам королевы, сказав, что король с королевой решат, какую службу придется нести юной чужестранке.

Потом он поднялся на второй этаж. Никто его не останавливал.

«Король в безопасности, коли не окружает себя караулом», — подумал Палечек.

Паж, узнав рыцаря, вскрикнул от радости.

Ян попросил его, чтоб тот ввел его к королю.

— Король у своей супруги, — сказал паж.

— Веди! — сказал Палечек.

Король жил на южной, сухой стороне.

— Он нездоров? — спросил Палечек.

— Об этом нельзя говорить, — шепнул паж, приложив кончик пальца к губам.

Ян вошел в залу. Королевы там не было. Перед королем стояла чаша вина, но он к ней не притрагивался. Он сидел в большом кресле, тучный, с опухшим лицом, с огромными синими подглазинами. Под ноги его была подложена подушка. Они отекли до колен. Бархатные штаны на коленях, распухших, бесформенных, чуть не лопались.

Палечек пошел, приблизился к королю, преклонил перед ним колени. Король поглядел на своего шута отсутствующим взглядом; но по изменившемуся лицу его пробежала улыбка или скорей — мучительная гримаса.

— Ты опять здесь, сын мой? Как я рад! — промолвил он, стараясь придать своему голосу веселый оттенок.

Палечек взял его руку и стал ее целовать. Рука тоже была бесформенная.

— Вернулся, сын мой! Что же сказала графиня Магдалена?

Палечек встал с колен и вручил королю письмо графа де ля Фуа. Взглянув на письмо, король вернул его Яну:

— Переведи по-нашему.

Палечек стал переводить латинский текст письма.

Король, выслушал, протянул Яну руку.

— Спасибо. Одна душа спасена. Но сколько их погибло! — сказал он с глухим, тяжелым вздохом.

Потом указал Палечку на кресло.

И стал говорить. О том, как все это тяжелое время тосковал по нем, по его веселому слову и справедливой мысли.

— Пий Второй вел себя со мной на склоне лет как полоумный. Но я на него не сердился Я его знал и испытывал к нему дружеские чувства. А вот Павел Второй[209] — это просто несчастье! Ничего в делах не понимает, павлином ходит, красавец венецианский, — будто даже имя хотел себе присвоить Formosus, по-нашему выходит — пригожий, пан Марини мне сказал, — и знай колотит вокруг себя, чтоб только воду мутить. С ним биться потяжелей будет, оттого что оружие у него тупое, грубое. Пий хулил и проклинал — так у него это всегда прелестно получалось, — поневоле заслушаешься, как складно человек бранится! А этот новый? Так себя ведет, что наши конфедераты не больно к нему льнут. Только вратиславцы одни совсем ему предались. Да это народ темный. Им только палицей по голове, — больше ничем не проймешь. А после этого — мирные, даже покорные станут. А наши конфедераты зеленогорские? Наш пан Зденек, тот, что на ратуше первый на колени встал и крикнул: «Да здравствует Иржи, король чешский!» И на этого я не умею злиться, так же как никогда не сердился по-настоящему на Энея. Это старые, юношеские привязанности. Я пана Зденека не понимаю. Знаю, что он скряга, стяжатель, готов удавиться за имения и поместья. Я согласен к старым и новым его поместьям прибавить самоновейшие, лишь бы он перестал добиваться невозможного! А невозможное — это свалить меня!

Ян радостно поглядел на короля, который вдруг выпрямился и сжал кулаки.

— А что, брат-король, — сказал Ян, — если пан из Штернберка захочет сесть на чешский трон? Это было бы не так уж трудно, если б он тебя победил в бою. Ты поднялся на престол из дворянского сословия; пан Матиаш — тоже не королевской крови, а правит Венгрией; в Польше короля выбирают шляхтичи из шляхты. Почему бы и пану из Штернберка не пришла охота сесть на чешский трон?

Иржик посмотрел на Яна и некоторое время молчал.

— Ты знаешь, я как-то об этом не думал, — наконец промолвил он.

— Может, это и не так, но при его смелом нраве тут нет ничего невероятного, — сказал Ян.