Улыбка лорда Бистузье

Надо же! Сотни раз проходили мимо памятника, да так и не удосужились толком прочитать на нем имена.

— Земляк… Мы до войны в одной бригаде работали. Оба трактористами были. А до Берлина я один допахал. А после войны уже пересел на бульдозер. Вот как вышло, сынки.

— А мы и не знали… — протянул я. — Может, и родственники его еще живут здесь. Не знаете?

— Сестра живет. Ханифа-апа. Двоюродная…

Ханифа-апа!.. Надо же. А ведь наша Замира Артыкова шефствует над ней. Ну и тимуровец! Даже не знает, что брат Ханифы-апы — герой. Нехорошо вышло…

— А ведра те зачем? — не выдержал Сервер, теряясь, как и мы, в догадках.

Дедушка Абдурахман показал на край плиты, на которой стоял обелиск:

— А вы сами гляньте — трещина тут. Вода просачивается. Скоро отвалится этот угол, если не привести в порядок. Давно вижу — растет трещина, растет… Вот и решил я — завтра, в самый праздник, и подлатаю плиту. А разве вы сюда не придете завтра?

— Как же! — воскликнул я. — Всей школой. Цветы принесем… Гирлянду славы возложим. Ритуал у нас!

— В пионеры малышей примут! — вставил Сервер. — Каждый год ведь здесь собираемся.

— Вот и я приду, — тихо сказал дедушка Абдурахман. — Для цветов, правда, рук не хватит — только ведра и принесу. Песок и цемент. А вода тут есть — вон, в арычке. Я заранее присмотрел, что да как можно сделать.

Вечерело. Стасик с дедушкой пошли домой, а мы с Сервером повернули в школу. Разговаривать не хотелось. На душе было неспокойно. Рулон стенгазеты лежал на столе — одним концом на наших с Сервером портфелях, составленных как сошки миномета. Этот рулон, нацеленный одним концом в потолок, был похож на ствол орудия — умолкший, безъязыкий ствол. Мы развернули его и глянули на все еще пустующую первую колонку.

— Что будем делать? — мрачно спросил Сервер. — Заполнять надо. Нельзя, чтобы осталось пустое

место.

— Чем заполнять? — отозвался я.

— Может, запишем рассказ дедушки Абдурахмана? Мы же так и хотели. А что? Боец вспоминает

минувшие дни… Напишем все про его боевого друга и нашего земляка Гияса Абдуганиева. Хорошо ведь?

— А про все напишем? — сощурился я.

— Конечно, про все! — воодушевился Сервер. — Он же герой. Танкист. Он, можно сказать, танк Абдурахмана-бобо собой заслонил. Ты же сам слышал.

— Слышал… — кивнул я. — А про плиту тоже напишем? И про трещину?

Сервер, лицо которого еще мгновение назад горело воодушевлением, вытянулось.

— Разве про это можно писать?.. — с упреком протянул он. — Это же первая колонка. Разве ж можно тут про трещину писать?

— Ну и что с того, что первая? — разозлился я. — По-твоему, про трещину можно писать только в разделе «Веселая смесь?»

Сервер покачал головой и процедил:

— Я… так… не считаю… Но… не знаю…

Мы просидели еще час, так ничего и не решив. Уходя, прикнопили газету к стенду.

Первая колонка по-прежнему оставалась пустой.

… Ночью мне приснилась трещина.

Я увидел ее на плите под обелиском. Она была едва заметной, крохотной. Казалось, ее можно залепить пластилином и легко сделать невидимой. Потом стало холодно. Полил дождь, посыпал снег, мороз застудил воду, затекшую в трещину, и ледовый клин стал кормить и разрывать ее.

Я увидел — трещина вдруг поддалась, спрыгнула с плиты, переползла на землю и, вгрызаясь в нее, стала пучиться, расти и красться к моим ногам. Я в страхе отступил — трещина не отставала. И вот я уже бежал… Летел, не разбирая дороги — к школе, скрыться в ее четырехэтажной крепости. Но трещина, будто живая, будто зрячая, гналась, змеилась за мной, и вот уже вползала в вестибюль… вот уже подкрадывалась к школьному звонку… повалила стену вместе со звонком…

… И он зазвенел, залился — тревожно, набатно.

Я в ужасе проснулся и утопил кнопку разбудившего меня будильника. Жаль, не было нигде под рукой еще и кнопки, нажав на которую можно было бы утихомирить жутко колотящееся сердце.

Выпив чаю, я вышел на улицу, и ноги сами повели меня не в школу, а к дедушке Абдурахману. Уже у его ворот я неожиданно столкнулся с Сервером.

— Ты чего? — удивился он.

— А ты чего? — мрачно спросил я. Мы мгновение помолчали.

— Успеем? — спросил он.

— Должны, — ответил я.

— Сочинение на втором?

— Йес! — кивнул я. — Первый — английский.

— Попадет нам от Тамары Петровны, — обреченно уронил Сервер. — Опоздаем мы на инглиш. А то и вовсе пропустим.

— Оф коз попадет! — подтвердил я. — Обязательно. Бат ви маст. Должны мы, говорю…

— Конечно, маст, — согласился Сервер, заулыбавшись, и мы ринулись к ведрам у лесенки.

Дедушка Абдурахман стоял на веранде, прилаживая к пиджаку ордена. Увидев нас, он хмуро спросил:

— Что, сынки? Опять пришли за первой колонкой? Так и не заполнили свою стенгазету?

— Что вы, дедушка! — хором воскликнули мы, и уже один Сервер продолжил:

— Мы за песком пришли. И за цементом. Можно?… Можно мы сами?

А я добавил:

— С праздником вас! Не болейте!

Абдурахман-бобо, растирая плечо, заулыбался:

— Помочь решили? Ну, молодцы. А я Стасика хотел с собой взять. Чтобы одно ведро помог донести. Что-то плечо никак не проходит. Тяжело…

— Вы не беспокойтесь! Мы сами.

И подхватив по ведру, мы заспешили к воротам.