Улыбка навсегда: Повесть о Никосе Белояннисе

— Я думаю, не нужно объяснять вам, товарищи, насколько тяжела наша задача. Всего лишь год назад, под Голио-Камеником, нам было трудно, но мы верили в победу. Тогда я мог остановить измученного бойца и сказать ему: «Ты голоден — думай о том, скольким людям принесет хлеб твоя победа; ты устал — думай о том, скольким людям принесет мир и отдых твоя победа». Сейчас на такие слова у меня уже нет права. Единственное, что я могу сказать каждому из вас: «Ты погибаешь — думай о том, скольким людям спасет жизнь твоя гибель». Мы будем наступать там, где враг нас не ждет, мы будем штурмом брать селения, мы будем пользоваться замешательством врага и продвигаться на юг, насколько хватит сил, но каждый из нас должен помнить: днем раньше или днем позже монархо-фашисты разгадают наш замысел, поймут, что нас мало, и обрушат на нас удар, который будет смертельным. Единственная наша цель — как можно дольше не дать им понять, что нас немного, что наступает не вся Демократическая армия. Поэтому каждый из нас должен драться за десятерых, при этом отчетливо понимая, что впереди не будет победы. И отступления я вам не обещаю: враг будет слишком озлоблен, чтобы дать нам возможность отступить. Но мы — не смертники: пусть тот из бойцов, который произнесет слово «смертник», будет немедленно вычеркнут из наших рядов. Наши жизни еще пригодятся родине, но сохранить их — уже сверхзадача. Задача же у нас одна: как можно дольше держать врага в убеждении, что нас десять тысяч. Одной лишь храбрости, пусть даже сверхчеловеческой, для этого мало: здесь будут нужны и хладнокровие, и трезвый расчет. Как поступили те триста воинов царя Леонида, о которых все вы, конечно, напомните сегодня своим бойцам[9]. У них хватило трезвости правильно выбрать позицию, хотя не менее почетно было бы погибнуть не в ущелье, а на равнине, в открытом бою…

Жертвенность чужда была Никосу. Этот род героизма он органически не принимал. Поэтика красивой смерти, невесты-смерти, к свиданию с которой готовятся загодя, истово, была ему чужда. В одном из подразделений ударной группировки, проходя перед строем, Никос обратил внимание на то, что все бойцы стоят в лихо сдвинутых набок пилотках, в петлицах френчей у многих торчат цветы.

— На свадьбу собрались? — спросил Никос командира.

— Так точно! — ответил тот, широко улыбаясь. — Женихи!

— Так, так, — сказал Никос насмешливо. — А может, и в дула винтовок вставим цветочки? И в зубы возьмем по цветку, а? Кутить так кутить!

— Люди идут на смерть, как на праздник, товарищ дивизионный комиссар! — обиделся командир.

— На праздник? — переспросил Никос. — Красивой смерти искать? Да этак мы у первой же деревни поляжем!

Цветы моментально исчезли.

— Вот так-то лучше, товарищи женихи! — засмеялся Никос. — Вы думаете, без украшений невеста на вас не польстится. Да она за вами три года уже по пятам ходит, вздыхает. На что она вам сдалась, длиннозубая? Или красивых девушек на свете мало?

Бойцы оживились.

— Много, товарищ комиссар! — сказал кто-то в строю. — Ох, много!

— Вот пусть они для нас и принаряжаются, — ответил Никос. — А мы для них и так хороши.

Ударный отряд дошел почти до Эвритании и там, в Западной Фессалии, был наконец окружен в низинном болотистом районе. Рассчитывая, что в кольцо взято крупное соединение ДАГ, Ван Флит и Папагос стянули к Эвритании значительные силы, в том числе танки, которые на данной местности были совершенно беспомощны. Авиация «обработала» этот район фугасными бомбами и напалмом. Затем пехотинцы принялись прочесывать вдоль и поперек сырую изрытую воронками местность. Но отряд как сквозь землю провалился: даже трупов не осталось. Несколько дней продолжались поиски, затем монархо-фашистское командование вынуждено было признать себя одураченным и объявило, что небольшая группа «смертников» погибла вся — до последнего человека. Взбешенный Ван Флит отдал приказ продолжать преследование основных частей ДАГ у границы. Но к этому времени партизанская армия с тяжелыми арьергардными боями уже отошла на территорию стран народной демократии.

*

Потом об этом говорились самые высокие слова: героизм, подвиг, чудо военного искусства. Никосу все эти слова казались лишними. Он шел с отрядом не на подвиг, и чудо совершить он не призывал. Он вел бойцов на тяжелое дело и не скрывал этого. Ни слова о «мученичестве» Никос тогда не сказал. С мыслью о мученичестве можно лишь умереть, а умереть тогда было мало.

Недаром любимым его героем был фессалийский клефт Никоцарас. Народ не верил в его гибель, не верит и до сих пор. Такой человек, как Никоцарас, не мог погибнуть: он слишком красив был для смерти, слишком умен и хитер. Никто не мог превзойти его в ловкости. А огненный взгляд Никоцараса воспет в легендах и песнях. Никто не мог выдержать этого взгляда: храбрейшие терялись и отводили глаза. Потому народ и одарил его бессмертием.

*