Улыбка навсегда: Повесть о Никосе Белояннисе

Никос промолчал, хотя парень был слишком общителен для провокатора. Провокаторы навязчивы, но до известного предела.

— Где же ты там сидел, в Каллитее? — допытывался Саввас.

— Отделение смертников, — коротко ответил Никос. — Та же самая статья, только пункт первый.

Саввас моргнул, отступил на шаг.

— Товарищ Белояннис? — тихо спросил он.

Никос кивнул.

— Братья! — оглянувшись, звонко крикнул Саввас. — Белояннис с нами, братья! Никос здесь!

У соседнего окна пели песню о каламской красе, русой косе. Песня сразу оборвалась.

— Белояннис в нашем вагоне!

Никос нахмурился.

— Нужно ли?

— Нужно! — радостно сказал Саввас. — Здесь все свои.

Их обступили.

— Значит, не посмели! Значит, мы еще что-то можем! Значит, они нас боятся?

Огромным усилием воли Никос подавил свою вялость. Он не имел права на безразличие. Этим людям он нужен был другой.

— Да, товарищи, — сказал он. — Не посмели. Они нас боятся даже мертвых. Мертвые мы им еще страшнее: мертвых они не могут ни осудить, ни казнить.

— Эй, вы! — рявкнул охранник, обеспокоившись. — А ну по местам! Ишь волю почуяли, зашевелились!

Двое дюжих жандармов побежали по вагону, отталкивая арестантов от окон, расшвыривая по разным углам. Один из них положил свою руку на плечо Белоянниса. Арестанты возмущенно загудели.

— Не трогай Белоянниса! Убери свои грязные лапы! Посмей только тронуть!

Жандарм отступил на шаг, оглядел Никоса с ног до головы.

— А что это за персона такая? Министр? Генерал?

— Генерал! — крикнул Саввас.

Никос посмотрел жандарму в лицо — тот попятился.

— А черт вас разберет, — буркнул жандарм в замешательстве, — попадаются и генералы. Однако жрут гнилые бобы и не морщатся.

— Попробовал бы твой генерал из твоего котелка, — сказал Никос.

— Ну, ты! — крикнул старший охранник. — Генерал ты или нет, будешь митинговать — выкинем из вагона.

— Не выкинешь! — засмеялся Саввас. — С тебя тогда голову снимут!

…В Патрах арестантов вывели из вагона, построили, пересчитали и пешком повели на пристань, где уже стоял, чадя черным дымом, маленький пароход — из тех развалюх, что курсировали в этих местах чуть ли не с византийских времен. У трапа еще раз пересчитали и стали загонять на корму. Потом еще около часа пароход не двигался с места, по палубе топали, но вот раздался длинный гудок, и в дно и борта застучали тяжелые волны Ионического моря.

*

Тюрьма на острове Корфу представляла собой кольцеобразную постройку, разделенную на восемь изолированных секторов. Внутри кольца, посреди большого внутреннего двора, помещались административное здание и часовня. Бронзовый крест часовни высоко поднимался над тюремными стенами, и оттого тюрьма издали похожа была на монастырь.

После отделения смертников порядки здесь показались Никосу не слишком суровыми: двери камер днем не запирались, и заключенные могли переходить из одной камеры в другую или бродить по тесному дворику, который был в каждом секторе. О таких вольностях Никос успел уже позабыть.

Но жизнь здесь была не такой мирной, как могло показаться после напряженного гула Каллитеи. В памяти многих были еще свежи кровавые будни 1948 года. В распоряжении тюремного начальства не было собственного карательного отряда, поэтому в дни казней с материковой части страны прибывал пароход с командой «мавроскуфидесов» («черных колпаков») — террористов, которых власти использовали специально для казней в тюрьмах и концлагерях. Гудок этого парохода был слишком хорошо известен заключенным, а песни, с которыми отряд «колпаков» поднимался из города к тюрьме, были страшнее погребального колокольного звона. О приближении дня казни можно было узнать и по некоторым другим признакам: за день до прибытия «мавроскуфидесов» охрана ходила по камерам и отбирала у заключенных безопасные бритвы, а начальник караула проводил внеочередную регистрацию.

Ко времени перевода на Корфу Белоянниса полоса непрерывных казней прошла, но все равно каждый вечер заключенные напряженно вглядывались в линию горизонта: не появится ли там черный дымок «парохода смерти»? Все они были здесь как бы заложниками властей, и новая цепь казней могла начаться когда угодно.

Появление на Корфу Белоянниса было встречено заключенными с ликованием. Помилование Никоса являлось в какой-то мере и их победой: узнав о смертном приговоре Белояннису, вся тюрьма объявила голодовку. Поэтому Никос был сразу принят здесь как «старожил».

В тюрьме на Корфу, где заключенные имели возможность общаться друг с другом, выходила подпольная рукописная газета «Свободная мысль». После года пребывания в одиночках Никос вновь почувствовал себя среди своих. Именно это ему было нужно, чтобы подавить в себе безразличие, тяготившее его самого. Мало того, что он не должен был забывать о своем положении представителя и члена ЦК. В тюрьме были и уставшие, и поникшие, и павшие духом, и отчаявшиеся. Здесь Белояннис не мог позволить себе расслабиться.

— А, генеральский крестник, — радушно сказал начальник тюрьмы, принимая Белоянниса. — Ну что ж, у нас здесь морской курорт, а не тюрьма. Отдыхай, поправляйся, набирайся сил. Кормить тебя на убой будем.