Улыбка Пеликена

Глеб прилетел из Магадана. На бюро обкома партии ему строго указали, что добыча золота в районе не растет, и обязали в кратчайшие сроки исправить положение.

– Вот молодцы! – привычно оппонировал он после «драки», сидя на кухне с женой. – В постановлении написали, на сколько процентов прииск «Отрожный» должен увеличить добычу золота. Слышишь! Должен!! – Он поднял указательный палец вверх, и шутливо погрозил. – Понимаешь, я к золотарям никакого отношения не имею.

Виктория внимательно слушала. Она знала – лучше соглашаться и молча кивать головой.

– Директор прииска подчиняется «Магаданзолоту», металл сдает в область, мне в бюджет района даже маленькой крошечки не перепадает, и в этой ситуации от меня требуют исправлять положение!

Глеб проглотил ужин, даже не заметив его кулинарных достоинств. Виктория убрала тарелки в раковину и налила чай.

– Ну что, придется лететь на прииск! – подытожил он свои мысли, молчание жены и раздражение, возникшее в результате непонимания магаданским начальством процессов добычи золота в районе.

– Хотя, если честно, я даже не знаю, для чего мне туда лететь! О чем с людьми разговаривать? Агитировать их за Советскую власть глупо – у них зарплата напрямую зависит от количества сданного металла, и весь прииск не на словах, а на живых деньгах заинтересован в увеличении добычи.

– А я позавчера, – решила все-таки принять участие в разговоре Виктория, – была в гостях у Гали, мы вместе в школе работаем. Ее муж, журналист, очень интересно рассказывал о процессе добычи золота и, кстати, говорил, что за сутки прииск очень много его намывает. Там у них такой большой деревянный лоток… – Не находя нужных слов и определений, она стала помогать себе жестами, обозначая в воздухе конструкцию, о которой рассказывала. – У него на дне несколько сеточек, и после промывания водой там остаются кусочки золота, и он туда даже руки по локоть засунул.

– Что? – Глеб начал сначала тихо, но потом все громче и громче смеяться. – Лоток! Руки по локоть в золото! – еле вымолвил он, придерживая руками мышцы живота, сотрясающиеся приступами смеха.

– Чего ты покатываешься! – Виктория отодвинула от мужа горячую чашку с чаем. – Он лично все видел! Говорит, домик там такой деревянный, колючая проволока вокруг, охрана, ленты к нему идут, а внутри вот это самое деревянное корыто. – Она снова начертила руками в воздухе квадрат.

Глеб уже не слышал последних слов, смех до боли содрогал мышцы пресса, заставляя его согнуться в крючок, слезы текли ручьем, казалось, даже прерваться на вдох нет никакой возможности.

– Нет, ну вы поглядите на него! Чего такого я смешного говорю? – Ее интонация, расширенные удивлением глаза, наивность и искренность были для Глеба, как красная тряпка для быка, и он, замахав руками, взмолился:

– Все… все…. Все, не могу больше! Молчи! Прошу, молчи и ничего больше не говори! Сиди тут, я сейчас приду. – Он с трудом поднялся, несколько раз глубоко вздохнул, вытер полотенцем лицо и пошел в прихожую. Там, на тумбочке, лежал его портфель.

Взяв документы и фотографии, которые ему были переданы промышленно-транспортным отделом областного комитета партии, вернулся обратно.