Улыбка Шакти

К этому времени я уже посетил академию санскрита, находившуюся на окраине деревни, и теперь каждый день наведывался туда. Исследовательский центр с табличками на дверях: «Упанишады», «Пураны», «Рамаяна» и так далее. Рядом – корпус библиотеки с десятью тысячами манускриптов, написанных на пальмовых листьях. Невообразимо, но в каждой такой книге, похожей на стопку школьных линеек, перетянутых бечевкой, может уместиться вся Махабхарата или Рамаяна. Двадцать четыре строки на каждой дощечке, испещренной мелким почерком. На таких дощечках были написаны наши с Любой судьбы, найденные и выданные нам в библиотеке Акаши девять лет назад, куда нас привел Рашид. Что-то там было и про Женьку, какой-то несчастный случай, но вроде все должно было обойтись…

Тысячи пальмовых манускриптов лежат под номерами на железных этажерках, образуя библиотечный лабиринт. Написаны они на санскрите, старотамильском или на почти таком же древнем языке Карнатаки – каннада. Этому способу записи более четырех тысяч лет. Пальмовый лист высушивался и обрезался до 30–50 сантиметров в длину и 5–10 в ширину. Текст наносился заостренным металлическим стилом, которым прорезывали буквы, затем покрывали смесью масла и сажи и полировали пчелиным воском. Или же писалось тушью. Есть в библиотеке и несколько стеллажей с древними бумажными рукописями, и манускрипты на бересте, которую использовали в Кашмире.

Мне повезло в первый же приход познакомиться с ведущим сотрудником академии, с которым у нас сложились долгие дружеские отношения – на годы. Звали его Нараяна, имя одной из ипостасей Вишну. На первый взгляд он совсем не производил того впечатления, кем на деле был. Вроде ничем не запоминающееся лицо и обычная цивильная одежда. При этом его внутреннее пространство не уступало лабиринту библиотеки, он и сам был этой библиотекой, и в то же время знания там не пылились и не тяготили его. Очень подвижный жизнерадостный ум, парадоксальные узоры ассоциаций, мягкая ирония, дар слышать собеседника и оставлять чуткие пробелы там, где словам лучше не суетиться. Именно что Нараяна – равновесный круговорот миров. Он и провел меня по исследовательскому центру и библиотеке, рассказывая, знакомя с сотрудниками, которых там, как ни странно, всего несколько человек. Заметив, что я понимаю чуть больше, чем он ожидал, ему самому становился все интересней наш разговор, где уже не нужно было исполнять казенную роль экскурсовода.

На санскрите, одном из самых совершенных и богатых языков мира, уже давно не говорят и не пишут. Но в Карнатаке есть поселок Матур, где санскрит до сих пор обиходный язык деревенских жителей. Все никак я туда не доеду, но, вспомнив, спросил Нараяну – не говорит ли кто из сотрудников библиотеки на санскрите. Пожалуйста, сказал он и открыл дверь, где в кабинете за письменным столом сидел грузный, седовласый, похожий на садху человек в больших очках, и через минуту по нашей просьбе начал читать по памяти древнюю Вишну-пурану, и так увлекся, что в окне за его спиной уже садилось солнце, а он все складывал пальцы в различные мудры в такт произносимой речи. А в другом кабинете индус помоложе и сухощавей, в белой шали, наброшенной на голое тело по диагонали, прикрыл глаза, настроился и исполнил один из гимнов Ригведы. Пока слушал, вспомнил, что не раз видел его по утрам на реке за деревней, долго и одиноко плывущего против теченья.