Улыбка Шакти

Дорога была разбитой, в ямах, колдобинах, грузовичок резко тормозил, дергался, припадал. По сторонам тела стояли двое и придерживали растущую амплитуду его раскачивания, как на качелях. Человеку было около сорока. Щеки проткнуты трезубцем. Глаза открыты. Смотрел вперед, на дорогу, где тянулась процессия со светильниками на головах, и дальше – на идущих во тьме, выхваченных светом фар. Руки свободно свешены, но временами брал их в замок, и тогда было видно, как его трясет – дрожь, проходя по рукам волнами, встряхивала голову.

Позади нас, почти впритык, ехал трактор, над кузовом которого раскачивался второй подвешенный. По сторонам его тоже стояли двое, утишивая амплитуду. За рулем сидел лысый человек с длинными подкрученными вверх усами и странной улыбкой, будто совсем не его. И рядом мальчик, прильнувший к лобовому стеклу, глядящий на нас, ехавших впереди.

Я устроился между стариком в косынке и мусульманином средних лет. Спросил у него, почему он здесь, это ведь день Муругана, не Мохаммеда. Он задумался и пожал плечами: Бог-то один.

Ехали мы со скоростью ходьбы. Тронулись они, похоже, еще днем, и до храма оставалось еще часа два-три. По другим дорогам, наверно, тоже двигались к этому храму такие же процессии, возможно, тоже с подвешенными на крючьях людьми. И так по всей Индии. Десятки тысяч? Сотни?

Тело раскачивалось над головой, в полуметре. Я немного снимал поначалу, потом выключил камеру, чувствуя, что постепенно вхожу в это сновидческое состояние сидящих рядом, с виду почти безучастных, дремлющих или глядящих в плывущую тьму. В погромыхивающем на ухабах кузове с подвешенным телом, снизу подсвеченным двумя прожекторами от маленького генератора, гудевшего в углу. На этом грузовичке, плывущем в нигде, в космосе. Так оно и есть. Вот эти люди, случайные, как в зале ожидания, и поезд не придет никогда. Потому что они уже в нем. Дхармы движутся ста восьмью способами, но на деле есть лишь один, этот, где все они сходятся. И слоны будут выходить из тьмы на дорогу и исчезать, и иллюзорное солнце будет вставать над чайными плантациями, а этот кузовок, покачиваясь, плыть, оставляя за собой призрачный след пространства и времени.

Что же подвигло его на это испытание? Может, личная драма за всем этим стоит у него, травма, грех, мольба о помощи? Сколько вложено, столько, может быть, и откликнется. Но там, в кузове, эти слова казались бессмысленными. Был только плывший в нигде грузовичок с голым, подсвеченным снизу телом, и сидевшие под ним люди, недвижно глядящие во тьму. И путь этот – до конца жизни, а может, и далеко за нее.

Кто-то заметил о несущем крест на Голгофу в картине Брейгеля, что он там настолько затерян среди людей, что его нужно долго искать взглядом. Тут другое, да, но этот подвешенный тоже не в поле зрения, хотя вот же он, над головой. Бывает, главное – не в поле зрения, хоть и перед глазами.

Идущие впереди со светильниками на головах, пританцовывали, то и дело кто-нибудь валился в кювет. Пьяны ли, обкурены, или просто оступались. Мальчишка напротив меня уж час как стоял у борта спиной ко мне, просто смотрел во тьму. В профиль – тонкое лицо с большим глазом, и рот чуть приоткрыт, как на полуслове.

Выехали за поворот, холм впереди в огнях, толпа, гомон, бой барабанов. По объездной поднялись на вершину к храму, сделали несколько кругов, остановились у входа. Снимают с крючьев. Верней, ослабили веревки и положили его на днище, теперь вынимают крючья. Быстро, по одному. И прижимают это место тряпкой, промакивая. Две-три секунды, и переходят к следующему крюку. Нет крови, почти.

Трое нас осталось в кузове – он, я и один из тех, кто вынимал крючья. Накрыл простынкой. Водит через нее рукой по телу, слегка массируя, потянул за стопы, одну, другую, все, помог подняться. Он стоит, нетвердо, чуть покачиваясь. Шаг, еще, спрыгивает с кузова, его подхватывают, опускают на землю. Толпа рассеивается. Стоит один, никому до него нет дела. Еще минута, и его нет. Не могу найти взглядом. Как не было.

Спустился с холма, нашел джип Вики. Тая на заднем сиденье, не спит, просто сидит, закрыв глаза. Ну как ты, спрашивает. Все хорошо, потом расскажу, пусть уляжется.

Поднялись к храму, она уже ходила туда, только вернулась. Храм полон, служба к концу движется, два брамина в алтаре совершают абишекам – ритуал омовения мурти бога – молоком, куркумой, медом, водой, повторяют несколько раз, осыпая цветочными лепестками. Слева в глубине храма – другой алтарь, домик Нага. Рядом сидит девочка с крашенной голубой краской кожей, над ней мудрят двое, приторачивая ей еще пару рук, над головой у нее капюшон кобры. Кали. Она выйдет на подворье к паломникам благословлять огнем. Вот из этого распылителя с баллоном, проверяют. Эти трое – ярмарочные, не храмовые.

Отошли подальше, присели на землю в тиши, где-то далеко внизу долина во тьме, над ней звезды. Долго сидели там, глядя.