Улыбка Шакти

Скажи тихонечко, там, внутри себя, мысленно, ты давно этого не говорил. Я люблю тебя. Нет, иначе, попробуй. Я тебя… Как странно. Что оказались именно здесь перед отъездом. Вот чем заканчивается. Моей дорогóй на грузовичке с подвешенным телом. Ее ожиданием на сандаловом холме Нага. Этой ночью под одеялом у алтаря Муругана. Рожденным из пролитого семени. Скажи тихонечко…

Вернулись, собрались, поехали в аэропорт. На пересадке в Стамбуле, как обычно, разлетелись в разные стороны, по домам. На подлете к Мюнхену самолет около часа не мог зайти на посадку, все кружил в грозовом фронте. А потом вдруг яркая вспышка в окне – молния. Молодой немец, сидевший рядом, уткнулся в колени, обхватив голову. Самолет тряхнуло, но выровнялся.

А она в этот час войдет в свой домик в Севилье, наберет ванну, ляжет, прикроет глаза и тихо выдохнет: здравствуй…

Часть 2

#66. Приближение

Просторная тростниковая хижина, продуваемая ветром, стоит на краю поляны, в низине – ручей и древнее святилище: двухметровый овальный камень – лингам Шивы, опоясанный рудракшей, перед ним его вахана – Нанди и несколько высоких трезубцев. За лингамом – яма с негасимым костром. А если немного отойти по едва заметной тропе в глубину леса, там старый термитник, перед которым металлические фигурки Нагов и затепленные огоньки.

Это издавна намоленное место несколько лет назад обжили три отшельника. Главного зовут гуруджи, ему под шестьдесят, слегка полноват, благообразен, в оранжевом облаченье, очках и белой круглой бороде. Импульсивный, деятельный, видимо, в прошлом городской, не расстается с мобильным. Потом становится понятней, что на нем лежит связь с внешним миром, а по-настоящему главные здесь – двое других, молчаливых, занимающихся хозяйством, поддерживающих огонь – и кухонный, и ритуальный. Между собой зовут они друг друга «какá» – дружище, человек божий. Они младше гуруджи, но древнее, особенно второй – древесного кроя, в сером дыме волос и бороды. Первый проще и тверже, но эта отчетливость вся на виду, а у второго за каждым жестом, взглядом – многослойные ландшафты, переходящие в теплую полутьму. Оба не говорят по-английски, гуруджи же – всего несколько слов.

Кроме этих троих в хижине живет зеленый лесной попугай и тощий дымчатый кот. За хижиной стоит мотоцикл – один на троих. Попугай прихрамывает, левая лапа у него собрана в трехперстье и как бы оплавлена. В остальном держится молодцом, чередуя виноград со жгучим перцем. А кот пробавляется охотой на что попадется вплоть до ящериц. Свет и подзарядка мобильных – от аккумулятора, которого хватает на пару вечерних часов, остальное время – костер в хижине.

Исполнили пуджу у святилища, прошлись по лесу к алтарю Нагов, я присел перед затепленными огнями, второй какá вынул раковину и извлек благой протяжный гул, глядя чуть в сторону от меня, где наши взгляды и встречались, как будет потом у костра.

Вернулись в хижину, я переоделся в лунги, пообедали рисом с подливками из лесных плодов. Почувствовав спиной какое-то движение у кромки леса, я обернулся: огневой ручей струился на поляну – вереница женщин в ярко-красных и вишневых сари с желтыми узорами. Эти женщины племени гонди шли к святилищу издалека – спустились, говорят, с гор еще затемно. Сели на землю с нами, гуруджи взял таблу и запел. Мата Бора, затягивал гуруджи, раскачиваясь и улыбаясь, глядя на меня, сидящего уже с чьим-то ребенком на руках среди женщин, подхватывающих его голос поначалу немного смущенно, но все более разгораясь взамен огня в хижине, который пригибался и стихал. Невозможной красоты лица – такой, что все прежде виденное мной как красота уже не знало как с собой быть. Входи, родной, говорил этот свет, эта музыка, голос, лес, – входи, это твой дом, ты долго шел сюда, почти целую жизнь. И хлопали в такт ладонями вместе со мной. Мата бора…

Острое, тревожно светлое предчувствие. Что-то должно произойти со мной здесь и уже началось. Вещи мои в гостинице в двадцати километрах отсюда, договорились, что возьму их и наутро вернусь – надолго.

Привез меня в этот лес Рамиз, чье имя означает, как он сказал мне, подмигнув: хороший знак, благая весть. Познакомились мы в маленькой сумрачной едальне, куда он заглянул за полог, отделявший ее от яркого дня и шума улицы. Вышли, сели на его желтый гоночный мотоцикл, на котором было написано просто: байк. Чуть не слетев от рывка с места, я едва успел прижаться к его спине, и улетели.