Улыбка женщины

— Миллер уже звонил мне, — всхлипывала она. — Он хотел меня видеть и сказал мне столько приятного… И я все приготовила, решила посвятить этот вечер ему… После письма я думала… я что-то для него значу. Он делал такие намеки, вы понимаете?.. — Она резко повернулась и посмотрела на меня заплаканными глазами. — А сейчас вернулась его жена, и я чувствую себя… чувствую себя… ужасно…

Она сложила ладони. Я взял ее за руки.

Прошло некоторое время, прежде чем она успокоилась. Мне хотелось остаться с ней, утешить ее, протягивая один платок за другим. Я надеялся, она никогда не узнает, почему я оказался здесь именно в этот момент, когда Роберт Миллер навсегда исчез из ее жизни.

Потом мы просто сидели друг против друга. Она подняла на меня глаза и спросила:

— У вас не найдется сигареты? Думаю, это то, что мне сейчас нужно.

— Да, конечно.

Я протянул ей пачку «Голуаз». Она взяла сигарету и задумчиво на нее посмотрела:

— Последний раз я курила «Голуаз» с миссис Динсмор на кладбище. — Орели улыбнулась и продолжила больше для себя самой: — Узнаю ли я когда-нибудь, что же стоит за его романом?

— Может быть, — ответил я, поднося ей спичку. — Но только не сегодня.

Ее губы почти коснулись моего лица. Потом Орели откинулась на спинку стула и выдохнула струйку дыма.

— Нет, — решительно возразила она. — О встрече с писателем мне придется забыть.

Я сочувственно кивнул и подумал, что у мадемуазель Бреден именно сейчас появилась неплохая возможность отужинать с писателем, пусть даже и не с Робертом Миллером.

— Знаете что? — сказал я ей. — Не вспоминайте вы этого Миллера, который, очевидно, сам не знает, чего хочет. Ведь все дело в книге, так? Этот роман помог вам забыть свои горести, он словно с неба свалился, чтобы спасти вас. Я считаю, что это здорово!

Она застенчиво улыбнулась:

— Да, вероятно, вы правы. — Потом выпрямилась и долго вглядывалась в меня. — Все-таки я рада, что вы оказались здесь, месье Шабане.

Я взял ее руку:

— Моя дорогая Орели, вы и представить себе не можете, а как я счастлив оказаться сегодня здесь. — Я поднялся. — Ну а сейчас мы отметим ваш день рождения. Я не позволю вам так сидеть и хандрить. — Я налил ей еще вина. Она залпом осушила бокал и решительно поставила его на стол. — Вот это правильно, — одобрил я и взял ее за плечи. — Вы позволите проводить вас к столу, мадемуазель Бреден? Если вы откроете мне, где хранятся ваши вкусности, я сам принесу и еду, и напитки.

Разумеется, Орели не упустила возможности собственноручно навести последние штрихи в своем меню. Тем не менее я прошел с ней на кухню, где она велела мне открыть бутылку красного вина и приготовить салат в большой фаянсовой миске. А сама тем временем поджарила кубики ветчины на маленькой сковородке. Впервые оказавшись на ресторанной кухне, я глазел на восьмиконфорочную плиту и многочисленные горшки, сковородки и ковши, развешанные вокруг нее на расстоянии вытянутой руки.

Первый бокал красного вина мы выпили на кухне. Второй — уже за столом.

— Просто великолепно! — нахваливал я, поглощая нежные листики фельд-салата с кубиками ветчины.

А когда она внесла на сковородке рагу из баранины, я включил музыку. Раздался ласкающий слух голос Жоржа Брассанса: «Je m'suis fait tout petit…»,[34] и я подумал, что каждый мужчина хотя бы раз в своей жизни встречает женщину, которой охотно позволяет себя приручить.

Баранина так и таяла во рту.

Я закатил глаза, а Орели рассказала мне, что сегодняшние блюда ее научил готовить отец, который ушел из жизни в октябре, совсем молодым.

— В первый раз он сделал это меню, когда моя… когда он… — Тут она замялась и почему-то покраснела. — В общем, много лет назад, — закончила она предложение и снова схватилась за бокал.

Пока мы ели рагу, она поведала мне о Клоде, который так подло ее обманул, и о своей лучшей подруге Бернадетт, подарившей ей на день рождения то самое красное пальто.

— Такая блондинка, она тоже была на чтениях, помните, месье Шабане?

Я смотрел в ее зеленые глаза и ничего, кроме них, не помнил, однако живо кивнул:

— Просто замечательно иметь такую хорошую подругу. Выпьем за Бернадетт!

Мы подняли бокалы за Бернадетт, а потом, по моей просьбе, за прекрасные глаза Орели Бреден.

— Вам бы все дурачиться, месье Шабане, — засмеялась она.

— Вовсе нет, — возразил я. — Я еще ни у кого не встречал таких глаз. Они не просто зеленые, они как два драгоценных опала. И сейчас, когда горит свеча, они мерцают, как океанские волны в лунную ночь.

— Дорогой мой, — вздохнула она. — До сих пор никто не говорил так красиво о моих глазах.

И она рассказала мне про шеф-повара Жака, ворчуна с золотым сердцем, который так скучает по Нормандии и ее бескрайнему морю.

— Но у меня тоже золотое сердце, — заметил я, приложив ее ладонь к своей груди. — Вы чувствуете?

Орели Бреден улыбнулась, а потом серьезно ответила: