Улыбнись мне, Артур Эдинброг (СИ)

— Кого там принесло в такую рань? — сквозь зубы процедил взъерошенный Эдинброг, выползая из-за балдахина своей кровати, будто бы из-за театральной кулисы. Я только повернулась на бок, спихивая Уорхола со своей койки, и что-то сонно пробормотала.

Но мгновение спустя сон как рукой сняло.

— Приветики, Артур! У меня к тебе дело! — раздался весёлый баритон Бориса Отченаша, в котором едва-едва угадывалось волнение.

Артур молча захлопнул дверь.

Я начала судорожно прикидывать даты у себя в голове и поняла: ага, Борис сварил свой Отвар Взора Грустного и теперь жаждет обелить себя перед Эдинброгом, показав ему историю о смерти Аманды. Гиблое дело, как по мне.

В душе заворочалась тоска. Мы с Артуром так и не поговорили о его бывшей девушке. И так и не разогнали маятник наших отношений — ни в сторону настоящей близости, ни в сторону прежней формальности. Так и покачивались туда-сюда на мягких волнах нерешительности, как два очень стеснительных героя ситкома, которым зритель уже устал орать со своей стороны экрана: ну! Ну давайте, блин! Ну хоть что-нибудь!.. Ну хотя бы поговорите обо всём!

В дверь опять забарабанили…

— Борис, ты здесь нежеланный гость. Иди к чертям собачьим, — прошипел Эдинброг прямо сквозь обшивку. По его пальцам скакали магические искорки ярости.

— Ёкарный бабай, тебе что, не ясно, что я просто так не пришёл бы? — по-медвежьи ревели с той стороны. — Нам надо разобраться с одним делом!

— «Нам» — то есть тебе?

Артур на удивление хорошо толковал речь Бориса.

Они продолжали спорить на повышенных тонах, пока я, возмущённо постанывая и зажав уши руками, не прошлёпала в ванную. А когда вернулась оттуда, в комнате никого не было. Кажется, землянин всё-таки убедил Эдинброга выйти. Или тот его убил и пошёл прятать труп.

Судя по грязному серому свету, льющемуся в окно, сегодня у нас была плохая погода. Низкие тучи стремительно мчались по небу, накрапывал дождь, а лес чернел, как поставленные частоколом карандашные грифели. Редкие студенты, пробегавшие туда-сюда, кутались в плащи и прятали озябшие руки в карманы.

Всё это в целом напоминало мне тоскливую атмосферу некоторых полотен Писсарро. Там, конечно, Париж, а здесь — магический мир, но лёгкая печаль и бесконечная повторяемость унылых будней вполне похожи.

Переодевшись в очередной костюм в преп-пи-стиле — брюки с ремнём на талии, рубашку и подтяжки, как у слегка богемной студентки художественного отделения, — я со вздохом уселась за письменный стол и посмотрела на календарь. Там неприятно красным цветом была обведена дата моего отъезда в столицу и ныряния в Большой Адронный Телепорт. Под календарём лежал и мой билет на дилижанс, который, собственно, должен был забрать меня из университета. Я взяла его в руки: аккуратная бордовая карточка с моим именем, датой и маршрутом.

А под ней… Ещё одна такая же карточка. «Билет Артура Ван Хофф Эдинброга».

На душе у меня внезапно стало немного легче. Артур хочет меня проводить? Или ему просто по пути — ведь ему надо в эту таинственную Антрацитовую библиотеку, изучать наследие отца и готовиться к появлению Тварей?

Да плевать! Всё равно я буду рада видеть его в тот момент, когда войду в ворота портала — говорят, они такие внушительные, что на них страшно смотреть. Может быть, у нас получится как-то договориться о том, что мы будем слать письма друг другу сквозь миры? А может, я стану основательницей Галианского межпланетного туризма?

А может. остаться тут самой?

У меня перехватило дыхание.

Это точно плохая идея: ведь, не будем врать, мне интересен не мир Гало как таковой, а живущий здесь Ван Хофф Эдинброг. А он будет занят, ужасно занят своей великой миссией, а после… Я так и не знаю, что он собирается делать после (о том, что никакого «после» может не быть, я старалась не думать).

Я ведь многого о нем не знаю. Да, может быть, в последнее время нам стало удивительно легко общаться, мы уже честно пересказали друг другу большую часть наших биографий, и у нас очень похожие ценности и взгляды на жизнь, а когда мы смотрим друг на друга или, тем более, друг к другу прикасаемся, шарахает так, что в первый момент удивлённо моргаешь: ты что, шаровая молния, кто ты?.. А потом не хочется отходить.

Желательно никогда.

Но Артур так и не рассказал мне об Аманде и не поведал, что будет делать, когда спасёт мир. А значит, полного доверия между нами нет. Не такие уж это пока и глубокие чувства, наверное.

Но. Господи, как же я не хочу с ним расставаться. Такое ощущение, что, вопреки всему, впервые в жизни внутри крепнет уверенность: это моё. Это точно моё. Делай что хочешь, но если расстанешься с ним — эта рана уже никогда не заживёт.

* * *

Прошло время завтрака. Затем отзвучал полуденный гонг. Артур всё не возвращался.

Я начала нервничать. Сначала я долго и упорно мерила комнату шагами, потом оставила записку на столе и ушла в Сироппинг. Когда я вернулась, записка лежала нетронутой. Шуточки на тему Борисова убийства перестали казаться мне смешными.

Я разыскала Мэгги и спросила её, не видела ли ребят.