Ю.: Даже будь я другим, я никогда не был романтиком в этом смысле. Всё это для меня романтика. Романтика — не моя реальность. Ничто никогда не сбивало и не собьёт меня с ног. Не то чтобы я противоположность романтику, разумный человек — нет, просто это часть разума во мне восстала против самой себя. Я не антирационален, я просто нерационален. Вы можете сделать логический вывод из того, что я говорю или делаю, но это будет ваше действие, а не моё. Меня не интересует чей-то поиск счастья, романтики или спасения…
Ю.: В этом состоянии вообще нет переживаний, так откуда же возьмутся эти волнующие, безумные переживания? У меня нет способа отделить себя от событий; событие и я — это одно. Я уверен, что вы не хотите, чтобы я говорил какие-то грубости относительно секса. Это просто сброс напряжения, Я вообще не романтизирую такие вещи. Как я однажды сказал своей жене: «Не говори со мной о любви и близости. То, что держит нас вместе, — это секс. Проблема заключается в том, что я по какой-то причине не могу заниматься сексом с другими женщинами. Это моя проблема. Я никак не могу освободиться от этой проблемы». Не знаю, имеет ли это для вас какой-то смысл или нет. Все эти разговоры о любви никогда не значили ничего для меня. Это конец зацикленности на сексе.
Ю.: Да, но эту ситуацию создал не я. Я не сказал бы, что меня соблазнили. Не имеет никакого значения, соблазняет ли один другого, или он сам соблазняется; факт в том, что вы это сделали. Но та женщина не была виновата, здесь действовал особый вид аутоэротизма.
Ю.: Я использовал этого человека. Это ужасно — использовать другого человека для того, чтобы получить удовольствие. Что бы вы ни использовали — идею, понятие, наркотик, человека или что-нибудь ещё, — вы не можете получить удовольствие, не используя чего-то. Это вызывало у меня отвращение. Мне не нужно использовать кого-то, воздействовать на кого-то или менять кого-то. Это констатация того, какой я есть, как я жил, и ничего более. Это не будет иметь какой-то огромной ценности для человечества, и это не нужно сохранять для будущих поколений. Я не верю в будущие поколения. У меня нет учения. Сохранять нечего. Учение подразумевает, что можно что-то использовать для того, чтобы вызвать перемену. Сожалею… У меня нет никакого учения, есть только расчленённые, несвязанные предложения. Есть только ваша интерпретация письменного или устного слова, и больше ничего. Ответы, которые вы получите, — все ваши. Это ваша собственность, а не моя. По этой же причине нет и не будет никакого авторского права на то, что я говорю. У меня нет никаких претензий.
Ю.: Моя мать умерла, когда мне было семь лет. Обо мне заботились бабушка и дедушка по материнской линии. Мой дед был теософом. Он был богат, и у нас в доме царила мощная религиозная атмосфера. В этом смысле Дж. Кришнамурти тоже был частью моего прошлого. На каждой стене висел его портрет; от него было некуда деваться. Я не приходил к нему в поиске чего-то. Он просто был частью моего прошлого; было бы странно, если бы я вообще не ходил к нему. Моей задачей было освободиться от этого окружения, которое меня душило. Вот и всё.
Ю.: По большей части в Мадрасе, в Теософском обществе. Я ходил в Мадрасский университет. Годы своего становления я по большей части провёл среди теософов.
Ю.: С самого начала — да, в какой-то степени. Но я всё равно кое-как продолжал мириться с этим. Я так хотел освободиться от своего прошлого. Я так старался! После того как Дж. Кришнамурти вышел из игры, я в конце концов тоже порвал с ними.
Ю.: О да! Это была необыкновенная женщина. Я познакомился с ней, когда мне было четырнадцать лет. Я помню её красноречие. Мой дед очень близко общался с Анни Безант. Её имя стало нарицательным. Мне кажется, Индия должна быть ей благодарна во многих отношениях. Но нынешнее поколение ничего не знает о ней. И точно так же они ничего не знают о Ганди. Трудно представить, помнят ли о нём сейчас. Возможно, этот новый фильм о нём вызовет хоть какой-то интерес к его биографии.